ткинутую чуть набок голову, ногу в крови и кинулась к мужу, но Хорхе схватил ее за руку, удерживая от порыва.
– Он ранен. Это только ранение.
Она смотрела на белое как полотно лицо мужа и с трудом верила, что это «только ранение». Он был в беспамятстве.
– Нам надо уходить, – жестко продолжил брат, когда Сесара уложили на простую деревянную кровать.
– Куда уходить? Когда, Хорхе?! Ты с ума сошел?
– Как только Сесар встанет на ноги. У нас есть не больше двух недель. Франко вот-вот войдет в Мадрид.
– Неужели ничего нельзя сделать?..
– А ты как думаешь? Нам опасно здесь оставаться. Еще в 36-м франкисты грозили расстрелять всех, кто сражался за Народный фронт, а теперь и подавно уничтожат. Если мне еще удастся затеряться в толпе, то твоему мужу пощады не будет.
Сильвия тяжело вздохнула. Другого выхода у них действительно не было.
Уже через две недели они двигались в караване усталых изможденных путников, с котомками и мешками за плечами.
Сесар еле волок ногу, за плечами у него был не слишком тяжелый мешок с вещами, им нечего было спасать и уносить с собой. На его руку опиралась ослабевшая Сильвия. Он и сам выглядел ужасно уставшим и сильно постаревшим.
Они шли в сторону Франции как к последней надежде на пристанище. Шли в тишине среди сотен и тысяч таких же обездоленных беженцев, у которых в этом мире не осталось ничего. Не строили планов на будущее. Бежали от прошлого. Уходили со своей родной и любимой, но отнятой и побежденной земли. И знали, что пока дороги назад не было.
28 марта 1939 года войска Франко вошли в Мадрид.
Франция их не жаловала гостеприимством. В беженцах видели угрозу распространения революционных идей и не церемонились с ними. Новое пристанище скорее напоминало резервацию, где царили нищета, болезни и безысходность.
Сесар стоял, опираясь на столб, вбитый в землю, один из опорных, держащих на себе своды шатра-палатки. Через пол, застланный листами фанеры, просачивался холод. Ткань шатра была плотной, но спасала только от ветра.
Сильвия закашлялась, беспомощно кутаясь в старенький, местами прохудившийся клетчатый плед. События последнего месяца подкосили ее и внутренне, и внешне. Смуглая кожа обветрилась, на лбу пролегла глубокая морщина. Волосы спутались, глаза впали и выцвели.
Сесар смотрел на жену, и жалость сжимала его сердце. Она увядала прямо на глазах, а он был чудовищно бессилен.
– Не переживай, Сесар, – словно прочла его мысли Сильвия, – Я ничего. Мне уже лучше.
Она попробовала улыбнуться, но зашлась в безжалостном приступе кашля.
Терпение иссякло, Сесар распахнул тряпичную дверь-створку. Небо хмурилось; капал легкий дождь; поднимался северный ветер. Он поспешил к границе резервации, которая охранялась французами, словно люди, обитавшие здесь, были не жертвами судьбы, а преступниками. У проволочного забора испанец окликнул одного из солдат:
– Послушай, дай мне выйти, я прошу тебя.
– Не положено.
– Хорошо, тогда помоги мне. Раздобудь лекарств. У моей жены лихорадка. Она очень плоха. Вот деньги, – он протянул солдату несколько скомканных банкнот. – Это все, что у меня есть.
Денег действительно было немного. Беженцам запрещалось не только покидать пределы резервации, но и работать.
– Не положено, – настоятельно произнес солдат.
– Да человек ты или нет, черт возьми?! – отчаяние сквозило в его голосе, в его полных боли глазах. – Человек умирает, а ты отказываешься протянуть руку помощи! Или мои деньги чем-то отличаются от других? Или сумма ничтожно мала?
– Дело не в деньгах. Лекарств нет, достать их негде. Что я могу?
Спустя полминуты Сесар разочарованно повернулся и побрел прочь.
Шли часы. Сесар сидел на простом деревянном стуле прямо посреди резервации, в пронзительной тишине, нарушаемой свистом северного ветра и редкими отдаленными голосами. Сзади незаметно подошел мрачный Хорхе.
– Она хочет видеть тебя, – коротко сообщил он.
– Ей хуже? – с каким-то болезненным смирением спросил Сесар.
Хорхе молчал. Сесар поднялся, подтянув ноющую ногу, и направился следом за другом. Около шатра Хорхе посторонился, Сесар откинул полог и ступил внутрь.
Сильвия лежала на тонком матрасе на жесткой деревянной кровати в углу. Сесар приблизился и нежно взял ее руку в свою ладонь. Она была холодна.
– Мне кажется, я умираю… Я уверена… И я счастлива, что ты был рядом, хоть и не любил меня…
– Сильвия!
– Я не виню тебя, ты был лучшим мужем на свете.
Он посмотрел на нее с болью и нежностью.
– Если бы я мог что-то изменить…
Она слабо покачала головой и неловко улыбнулась.
– Мне не страшно умирать. То, что происходит вокруг, ужасно. Но то, что грядет, во сто крат хуже… Мне было бы страшно