мне нужен.
Он улыбнулся, сжав ее руку.
– Я не хочу, чтобы ты уезжал. Я не хочу тебя терять…
– Тогда давай уедем вместе.
Оба замерли. Она в недоумении, он в предчувствии.
– Куда? – спросила она через пару мгновений.
– Не важно. Давай просто исчезнем, сбежим, затеряемся в большом городе, в большом мире, где нас никто не найдет. Париж, Бордо, Орлеан… Решайся, Соланж!
– Я готова, – сказала она, преодолев минутный страх.
Он с восторгом вновь сжал ее руку.
– Куда мы поедем? – спросила Соланж.
– Не все ли равно? – юность легкомысленна. – Париж… Поедем в столицу?
– Париж… – произнесла она задумчиво и счастливо улыбнулась.
Для кого-то начиналась война, а для них – новая жизнь.
Соланж вернулась домой взволнованная. Сердце мячиком скакало в груди. Новая жизнь… Соланж ждала и верила в эту возможность, но так страшно все бросить и все оставить позади. Она неслышно проскользнула по лестнице в спальню, бросилась на кровать и разрыдалась. Когда эмоции поутихли, будущее увиделось ей туманным, но, наверняка, прекрасным.
Оправившись от страхов и слез, Соланж принялась за сборы. Она складывала свои вещи в небольшой дорожный чемоданчик. Приходилось все доставать по несколько раз, перебирать заново и оставлять самое необходимое. Время сжималось так же стремительно, как место в чемоданчике. Завтра в полдень они с Айзеком встретятся на вокзале. Завтра она простится со старым миром и с головой окунется в новый, полный тревог и проблем, но также восторгов и счастливых надежд. Она была в этом уверена. Или старалась в это верить.
В коридоре послышались тяжелые медленные шаги отца. Соланж вздрогнула. Платья, разбросанные по постели, чемодан… Отец не должен был ни о чем догадаться. Иначе на новой жизни придется поставить крест. Недолго думая, она запихнула чемодан под кровать и тонким шерстяным пледом накрыла вещи. Раздался стук в дверь. Варенкур заглянул в комнату, не дожидаясь ответа.
– Не спишь еще? – спросил он мягко.
Она молча кивнула. Было совсем тихо. А вдруг в этот самый тихий, напряженно-спокойный вечер она видит его в последний раз?
– Дочка, – наконец начал он, присаживаясь на край кровати, – я ведь просто хочу, чтобы ты была счастлива.
Ее настолько ошеломил мягкий тон отца, что она не знала, что ответить.
Именно сейчас она была к этому не готова. Сейчас было бы гораздо проще столкнуться с его суровостью и жесткостью. Даже страх разоблачения уступил место какому-то странному, неожиданному и неприятному чувству.
– Я просто стремлюсь оградить тебя от твоих же ошибок. Ты еще слишком молода.
– Отец, разве ты никогда не был молод? Разве ты никогда не любил? Разве не знаешь, что это такое?
– Я любил… твою мать. Очень-очень сильно. А потом она умерла, и у меня осталась ты, моя единственная дочь, моя самая большая драгоценность.
Он по-отечески улыбнулся ей, и она также с улыбкой отвела взгляд. В эту минуту вся тяжесть