Досыта насладившись ужасным зрелищем, он вкрадчивым голосом произнес:
– Оказывается, малай знает, только не хочет признаться…
Покачав укоризненно головой, он, будто глубоко сожалея о том, что вынужден это сделать, и показывая всем своим видом, что виновато во всем неразумное поведение мальчишки, направил на него свой грязный палец с обгрызенным ногтем:
– А чтобы ты в следующий раз не вздумал нам врать, малай…
Неуловимым движением Кокчу вспорол ножом детский животик. Он глумливо захохотал, когда наружу вывалились перемазанные в крови все еще пульсирующие кишки. Высоко подбросил вверх бездыханное тельце, поймал его на наконечник копья, крутанув, откинул в сторону.
– Пришла пора заняться мамкой…
– Она заслужила подарка, наставив сына на истинный путь…
– Я! Я – первый! – выступил вперед кривоногий воин, протягивая к женщине похотливые руки.
С треском разошлась ветхая материя, обнажая тяжелые молочно-белые груди с крупными коричневыми сосками, и обступившие кругом наблюдатели сглотнули горячую слюну, переступили с ноги на ногу, оживленно загалдели, с нетерпением дожидаясь своей очереди…
Размазывая по лицу жгучие слезы отчаяния, Узун, низко пригибаясь, прикрываясь локтями от больно стегавших веток, бежал и бежал вперед, стараясь даже не думать о том, что может твориться у них дома.
Хорошо помня то место, где они обычно переходили речку вброд, он безошибочно выскочил к шумящему водяному перекату, искрящемуся под солнечными лучами. Высоко задирая ноги, он прошлепал по воде, помогая себе руками и коленями, быстренько взобрался на кручу.
Теперь до аула осталось рукой подать…
Дозорный заметил, как вдоль берега, часто спотыкаясь, бежал к ним навстречу и быстро приближался какой-то неизвестный малай, и сразу почувствовал неладное, тронул поводья, понукая свою лошадь.
Его напарник, не понимая причин сильного беспокойства своего товарища, недоуменно оглянулся, потом затрусил следом.
– Там! Там! – тяжело дыша, пацан тянулся рукой в сторону леса.
Всем своим видом он хотел показать, что случилась непоправимая беда, а все нужные слова, как назло, застряли в пересохшем горле.
– Что там? – прищуриваясь, переспросил дозорный.
И ему мгновенно передалась гулко звенящая во всем мальчишеском облике тревога, сопровождаемая страхом и жутким отчаянием.
– Там… татары… наш дом…
– Твой дом там, за урманом? – в один миг напрягшиеся дозорные переглянулись: враг, оказывается, совсем близко!
– Мы живем на опушке дальнего урмана. Мой отец – бортник Нургали по прозвищу Корт…
Необъяснимая тревога вихрем ворвалась в аул вместе с всадником, за спиной которого сидел долговязый подросток.
Она катилась, бежала вместе с поднявшимся лаем собак, неслась за лошадиными копытами от дома к дому, пока не докатилась до избы, в которой располагался