Аурелия, руку! – поднимаю голову и вижу Петру протягивающего свою, цепляюсь в неё, и они тащат меня обратно.
Падаю вместе с ним на землю и рвано дышу, начиная плакать.
– Лия, что случилось? Как ты там оказалась? – меня подхватывает за талию Лука и поднимает, а я не могу вымолвить ни слова, только плачу, упираясь лбом в его плечо.
– Аурелия, тише, ну что вы, – меня по спине поглаживает Петру.
– Хватит реветь. Вот поэтому ненавижу девок, постоянно нюни распускают, – раздражённо произносит Лука, отрывая мои руки от себя и отталкивая меня. Урод.
– Хоть факел не потух, уже спасибо. Зачем выбросила его и решила поплавать? – ехидно продолжает он, подходя к огню и поднимая его.
– Это он… он тут, Петру, тут… там, – дрожащей рукой указываю на церковь, поворачиваясь к мужчине, облокотившемуся о колодец.
– Кто? – удивлённо спрашивает он.
– Вэлериу Сакре… там он… в могиле… и скелеты там… много так… дети, – шепчу я и снова по щекам кататься слезы.
– Что ты сейчас сказала? – подходит к нам Лука, освещая моё лицо. – Повтори! Повтори, что сейчас сказала! Вэлериу? Ты назвала его имя?
– Да-да, он. Там он, он звал меня, только не понимаю зачем, – всхлипываю, немного успокаиваясь.
Все ожидала, но не смех парня, запустившего руку в волосы. А он смеётся, да так задорно, что я отступаю от него, бросая ошеломлённый взгляд на задумчивого Петру.
– А вы что-то нашли? – спрашиваю я его, перебивая смех Луки.
– Нет, ничего, нет выхода. И кислорода мало, – вздыхает глубоко Петру, концентрируя взгляд на мне.
– Тут нет выхода, он заманил нас сюда, чтобы я умерла тут… потому звал, я так думаю. Надо возвращаться, надо идти обратно, – обхожу Петру, но он хватает меня за руку, останавливая.
– Нет. Мы никуда не пойдём, – раздаётся громкий голос Луки, и он перекрывает мне путь. Его глаза блестят в огне, и что-то страшное и пугающее в этом блеске. Вырываю свою руку из хватки старшего брата, отступая назад.
– Почему? Мы умрём здесь, если не уйдём, – медленно произношу, а краем глаза ищу что-нибудь тяжёлое. Чувствую, что что-то не так сейчас. Они переглядываются, и Петру встаёт на ноги, делая ко мне шаг. Не хромает. Не кривится от боли. Только сжимает челюсть, что скулы выделяются резче.
– Идите обратно в церковь, Аурелия. Вы обещали, обещали помочь ему, ответить тем же, если он подскажет путь. А он выполнил свою часть, – не узнаю в этом стальном голосе мягкий тембр Петру.
– Что? Как вы… вы знаете латынь. Вы… он и вы… что вы хотите от меня? – ещё два шага назад и позади уже вход в церковь.
– Знаю, как и Лука, как и Вэлериу. Это наш язык. Настоящий язык нашего народа, а вы одна из нас, Аурелия. Пришло время выполнять обещания. Вы нужны ему, вернитесь и отодвиньте плиту, – они наступают на меня, а я бегаю глазами по пространству позади них. Ловушка, это была ловушка.
– Нет… пожалуйста… я не хочу умереть там. Я ведь… я… вы не можете