росой вспотеют утром травы
и петухи обрадуются трижды…
Ты будешь далеко уже от дома —
в той части света, где не надо славы,
а всё вокруг – мгновения той жизни,
что долго так была тебе знакома.
«Боже, Боженька!..»
Боже, Боженька!
Расскажи мне сказку
про белого бычка
и про вечное лето,
чтобы я уснул,
как положено пасынку —
без отца и матери,
хотя есть она где-то…
За горами и долами,
за рекой татарскою,
где меня не запомнили…
Расскажи, пожалуйста.
«Настрой зрачок…»
Настрой зрачок
на вид вокруг,
о, дурачок,
мальчишка, друг.
О, тихий отголосок дня,
услышь меня!
Ещё не стон.
Уже не крик…
Пустой вагон —
седой старик.
О, бесконечный шорох дня,
услышь меня!
Подай мне знак —
где ты, где я —
совсем пустяк
к исходу дня.
О, шум октябрьского дня,
услышь меня!
Купи билет
в один конец —
на склоне лет —
дурак! Беглец!
О, смолкшее биенье дня,
услышь меня!
Возвращение
Соседи разделили со мной хлеб
и жареную рыбу разделили.
Вина налили – тоже – на обед —
не как чужие – до краёв налили
и… завели печальный разговор
о том, что жизнь прожив за половину —
у них бандиты отобрали двор,
чтоб ставить свою чёрную машину
и жарить мясо – прямо во дворе…
– Как в этой, тьфу, американской фильме!..
Дымится чай на кухонном столе,
баранки в вазочке, как в детстве мы любили.
Увы, теперь другие времена…
Соседи – как-то быстро постарели.
Иных уж нет… А посланные «на»
вернутся, говорят, в конце недели,
отбыв свой срок. Гляжу с той стороны,
откуда взгляд раскраивает стену —
на сношенные некогда штаны
и на грядущую погоды перемену…
На выцветший рисунок на стене —
обои клеил кто-то из соседей —
уже давно, тогда ещё – при мне…
Теперь уже совсем не те соседи.
Давид уехал, Марка больше нет…
Сижу, как у разбитого корыта,
гляжу на эту трещину в стене —
за ней вся жизнь, как будто, на открытке.
«Длиннее ночи биография души…»
Длиннее ночи биография души,
когда не спишь и думаешь о смерти —
о том её фрагменте, что спешит
всех обогнать – хотя бы на рассвете,
не дожидаясь времени уже —
какой-то его малой части –