Денис Драгунский

Каменное сердце (сборник)


Скачать книгу

книга.

      Из нее становится кристально ясно, почему Франция в 1940 году так безропотно и так охотно сдалась немцам.

      Потому что национальной идеей Франции стало кафе.

      Не «свобода, равенство и братство», не «прекрасная Франция», а именно кафе.

      Я сижу за своим любимым столиком в своем любимом кафе, пью свое любимое вино или смакую свой любимый ликер, болтаю со своими любимыми друзьями-соседями – вот и вся моя любовь к родине. Моя родина – здесь, вот она: четыре столика, гарсон, карточка меню. И пока в моем кафе мне подают вино и мясо – значит, с родиной всё в порядке.

      О, да, разумеется, не все так думали и так действовали. Но тех, кто думал и действовал иначе, было прискорбное меньшинство.

      И когда это меньшинство обращалось к большинству с разными высокими словами и призывами, то большинство отвечало:

      – Погоди, дружище! Скажи честно – разве лично тебя арестовывают, везут в лагерь, казнят? Выгоняют из дома? Отнимают костюм и шляпу? Разве лично тебе не дают читать газеты и ходить в театр? Не платят зарплату? И самое главное – что, разве закрылись парижские кафе?

      Но бог с ними, с парижанами и парижанками.

      Ах, дорогие мои москвичи и москвички, как бы кафе не сделалось и нашей национальной идеей.

      Кафе в широком смысле слова: от сверхдорогих ресторанов через «Жан-Жак» и «Кофе Хаус» к скамеечке, где можно расположиться с «Клинским» и чипсами.

      Кафе – ну, еще и кредит, конечно.

      А на все вопросы ответ один. Парижский, образца 1940 года:

      – Погоди, старик! А вот лично тебе что запрещают?

      Гордость и просторечие

не требуя наград за подвиг благородный

      Он был поэт, а она – литературовед и критик.

      Он был коротко, почти наголо стрижен (сам себя стриг машинкой с насадкой один миллиметр, он потом ей рассказал), но зато всегда ходил в костюме, в начищенных ботинках, в белой рубашке и бабочке. В костюме старом, заношенном, но хорошем – и это был стиль.

      Она тоже была очень коротко стрижена, но не на один миллиметр, а на пять, наверное, – и ходила к дорогой парикмахерше, к самой дорогой в их городе, но ей это было бесплатно, потому что она тоже бесплатно готовила ее детей в институт по русскому и литературе и по английскому тоже – мальчик уже поступил, и она занималась с девочками. Одевалась в темные свитера до колен, цветные брюки и почти мужские ботинки.

      Он писал интересные стихи. Он воображал себя то сгустком крови, который опасно мчится по склеротическим сосудам жизни, но растворяет, то есть губит сам себя, каким-то препаратом, а то – тем самым лекарством, то есть непонятно было, кто здесь кто, от чьего, так сказать, лица, – но тут же появлялись сосны, которые валятся на лежащее сбоку небо, и музыка, и лошади, и женщины, и мужчины, которых эти женщины рожают, и тихий дребезг хирургических инструментов, брошенных в забрызганный кровью эмалированный лоток.

      Это было отчасти суицидально, но красиво. Рифм не было.

      Они познакомились в кафе «Герой-18», на углу Ленина и Советской.

      Вернее, их познакомили. Одна общая подруга.

      Он