дугообразными бровями смотрят на мир по-доброму. Но уж коли во гневе, тогда себя не сдерживает.
Русая борода у молодого князя едва пробилась, курчавится. Говорит он негромко, отрывисто.
Через Западную Двину переправились по еще стоявшему синеватому льду.
На четвертый день дворецкий указал на темную тучу, поднимавшуюся со стороны леса:
– Надобно на том берегу гридням укрытия искать да шатер поставить. Как бы метели не случиться.
Холмский кивнул согласно:
– И то так…
Снегопад начался в полночь. Сначала подул ветер, сорвались первые снежинки. Ледяная крупа застучала по пологу, а вскоре снег уже лег толстым слоем на крышу шатра.
– Эвон, как сыпануло, – заметил дворецкий. – Добро, гридни успели укрыться и соорудить навесы для лошадей.
До того молчавший Борис спросил:
– Хватит ли, боярин, еды, пока до Твери доберемся?
Дворецкий ответил утвердительно:
– Рассчитал, княже, что крупы гречи, что солонины. Голодом гридней не поморим.
Неожиданно Холмский сменил тему:
– С хворью великого князя московского Василия Дмитриевича7 неспокойно в Московском княжестве. Не хотят московские Рюриковичи мира.
– Великий князь Витовт спрашивал, не вмешаться ли Литве в дела московские. Недоволен великий князь, что внуку его, Василию Васильевичу8, обиды станут чинить.
Холмский усмехнулся:
– Совсем худо Москве будет от той литовской подмоги.
Боярин Семен заметил:
– Когда Москве худо, Твери в радость. – Прислушался. – Кажется, снег прекратился. Пойду погляжу, как там, не занесло ли гридней.
Откинув полог, вышел.
Холмский закашлялся надолго, надрывисто. Наконец смолк. Великий князь спросил:
– Аль от сырости?
– Да вроде нет.
– А что, воевода Михайло, изведут себя в междуусобьи московские Рюриковичи?
– Оно и тверские не лучше.
– Ноне, случись смерти великого князя Василия Дмитриевича, за московский стол Юрий9 вцепится.
– То так, княже, эвон при Данииле Романовиче стоило галицкой земле силы набрать, как на нее всякие недруги накинулись. И у всех корысть, как бы кус полакомей отхватить. Не от того и дед в земли тверские подался, под руку великого князя Михаила Ярославича.
– Холм в ту пору людом обрастал, строился.
– Истино, от отца слышал, как приходили смерды, люд ремесленный. Церковь Козьмы и Демьяна возвели. А ляхи и немцы на галичские земли зарились. – Чуть повременив, сказал вздыхая: – Холм, Холм… Мы и поныне зовемся Холмскими.
Вошел боярин Семен, скинул шубу, встряхнул:
– Небо очистилось.
– К утру по снегу дорогу прокладывать будем.
– Ты, боярин Семен, распорядись, чтоб гридням солонины отварили. Седни надобно верст полсотни проделать, и днем на привал не станем. Неделя пути до Ржева осталась.
Князь с Холмским вышли из шатра,