будет сказать, что вместе с учреждением должности начальника Генерального штаба последний по примеру Германии был изъят из подчинения военному министру, и, таким образом, по вопросам, подведомственным начальнику Генерального штаба, он являлся прямым докладчиком у государя императора. Порядок этот не дал, однако, у нас в России ожидавшихся результатов, и весьма скоро начальник Генерального штаба, выделенный из состава Военного министерства, оказался совершенно оторванным от жизни и бессильным в проведении тех мер, которые казались ему необходимыми. Настоящим хозяином дела продолжал оставаться военный министр, в ведении которого оставалось распоряжение бюджетом. Вместе с тем наличие двух докладчиков по военным делам лишь излишне должно было стеснять государя, в особенности в случае разногласий между ними. По этим соображениям уже в 1908 г. Главное управление Генерального штаба было вновь введено в состав Военного министерства. Начальник Генерального штаба был подчинен военному министру, и за ним было оставлено лишь право личного доклада государю в отдельных случаях в присутствии военного министра. В таком именно виде положение о начальнике Генерального штаба продержалось в России до войны 1914 г.
Назначение на должность начальника Генерального штаба генерала Палицына, многолетнего сотрудника великого князя Николая Николаевича, ясно указывало, что в гору идет влияние последнего. И действительно, почти одновременно с новым назначением генерала Палицына был учрежден Совет государственной обороны, во главе которого оказался великий князь Николай Николаевич. Вместе с тем, спешно вызванный из деревни в Петербург, он заменил одновременно и великого князя Владимира Александровича, дядю императора Николая II, на посту главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа. Этот последний пост ввиду положения, создавшегося в России, в частности в Петербурге, получил к тому времени исключительную важность, так как в руки лица, находившегося во главе войск столичного округа, по существу, передавалась судьба столицы, а с нею и всей империи.
Общеизвестно, что граф Витте, недавно вернувшийся из Северной Америки, после заключения мира с Японией усиленно советовал в интересах общего успокоения даровать стране конституционные начала, во изменение никого не удовлетворившего закона о «Булыгинской» Думе, которым предусматривалось «непременное сохранение основных законов империи». Названное лицо, таким образом, являлось вдохновителем идей, положенных в основу манифеста 17 октября и новых основных законов, приуроченных к нему. И хотя установленные новые положения заключали в себе много неопределенностей, недомолвок и даже противоречий, тем не менее едва ли, однако, серьезно можно оспаривать то положение, что с утверждением их Россия должна была считаться государством, вступившим на конституционный путь.
«Никакой закон, – говорилось в одной из статей новых основных законов, – не может восприять силы без одобрения