Ходжесааргх. Пожав плечами, он удалился обратно в каморку.
Птицы, задрав головы, продолжали смотреть вверх, словно крыша вдруг куда-то подевалась.
Матушка Ветровоск опустила взгляд на круглое, раскрасневшееся и чем-то обеспокоенное лицо.
– Постой-постой, ты ведь… – Она собралась с мыслями. – Юный Чотли из Ломтя, правильно?
– Ты… – Судорожно переводя дыхание, мальчик прислонился к косяку. – Ты… б'стрей…
– Просто сделай несколько глубоких вдохов. Водички принести?
– Ты… т'бя…
– Да-да, конечно. Просто дыши.
Чотли принялся послушно хватать ртом воздух.
– Госпоже-Плющ-и-ее-дочке-нужна-помощь! – наконец выпалил он, почти не делая промежутков между словами.
Матушка сорвала шляпу с вешалки у двери и, протянув руку вверх, достала из-под крыши помело.
– А мне казалось, за ней присматривает госпожа Господиеси, – сказала она, пришпиливая к волосам остроконечную шляпу ловкими движениями воина, готовящегося к внезапной битве.
– У нее там какая-то беда!
Не тратя времени на дальнейшие расспросы, матушка ринулась прочь по дорожке.
Лужайка перед домом завершалась невысоким обрывом – в том самом месте, где тропинка делала резкий изгиб и уходила в леса. Перекинув ногу через судорожно дергающееся помело, матушка решительно прыгнула вниз.
До земли оставались считаные футы, когда в помеле наконец проскочила магическая искра, и матушка, чиркнув башмаками о папоротники, взмыла в ночное небо.
Дорога петляла по горам, будто оброненная кем-то лента. Свист ветра не смолкал ни на миг.
Разбойник с большой дороги сидел на мощном вороном жеребце. Возможно, это был единственный жеребец в мире, к седлу которого была привязана лестница.
Объяснялось все очень просто. Лихого человека звали Казанундой, и он был гномом. Принято считать, что гномы весьма законопослушные существа, они стараются держаться особняком и в делах сердечных (и прочих делах, связанных с некоторыми другими органами) действуют крайне осмотрительно. И гномы действительно таковы. Но порой генетика выбрасывает на зеленом сукне жизни весьма странное сочетание костей, и тогда гномья среда рождает Казанунду, который предпочитает плотские удовольствия деньгам и питает к женскому полу страсть, которую все прочие гномы питают лишь к золоту.
Признавая полезность законов, Казанунда следовал им лишь в тех случаях, когда это ему было выгодно. Грабителей и разбойников он от всей души презирал, но в то же время не мог не согласиться, что занятие сие не лишено приятности, поскольку целыми днями ты находишься в сельской местности и дышишь свежим воздухом, что весьма полезно для здоровья, в отличие от всяких городов, битком набитых ревнивыми мужьями, которым только дай повод дубиной помахать.
Беда была лишь в том, что никто из путников не принимал Казанунду всерьез. О нет, с каретами проблем не было, кареты останавливались, но почему-то путешествующие в