нет, но он человек свободный, ученик строительного дела.
– Свободный? – усмехнулся предводитель отряда. – Ты нашего боярина Артемия Васильевича беглый холоп, и мы тебя поймали!
– Сколько ни бегай, а быть бычку на веревочке! – молвил один из верховых. – Тебя, Волока, должен тиун наградить: ужо третьего на неделе приводишь.
– У меня глаз зоркой, дальновидный глаз! – похвалился Волока. – Иди с нами, малый, да не супротивничай, а не то в железа скуем… Амоска, посади его к себе!
Голован видел, что сопротивляться бесполезно, и сел позади Амоски.
Андрею не раз приходилось слышать, как бояре и дворяне, нуждаясь в слугах, по произволу пишут людей к себе в холопы. «Судебник»[38] грозил за незаконное лишение свободы суровыми карами; но кары не устрашали насильников.
Достаточно было боярскому тиуну явиться к наместнику с посулом[39] и заявить: «На сего нашего сбеглого холопа есть у нас послухи»,[40] – и попавшему в беду не было спасенья.
Наместник давал на приведенного «правую грамоту» и тем узаконивал холопью его участь. «Написал дьяк – и быть тому так!»
Иным удавалось сбежать, но господа задерживали холопа, где бы потом он ни попался.
Мрачные думы одолевали Голована. Амоска оглядывался на него с состраданием: душа парня еще не очерствела. Когда они отстали на повороте дороги, Амос шепнул:
– А ты, малый, выдумай себе имя!
– Зачем? – удивился Голован.
– Беспонятливый! Да коли «правую грамоту» напишут на твое природное, тебе довеку из кабалы не выбраться.
– Наставление твое исполню! – обрадовался Андрей.
Часа через два группа поимщиков въезжала в усадьбу князя Артемия Васильевича Оболенского-Хромого.
Усадьба походила на маленькую крепость. Привольно раскинувшись на нескольких десятинах земли, она была обнесена высоким бревенчатым тыном, а в воротах стояли сторожа с дубинками.
Один из сторожей ухмыльнулся:
– С добычей?
– Заполевали!
Боярские хоромы красиво возвышались посреди двора. Крыши двускатные, четырехскатные, бочкообразные, шатры разной высоты лепились друг к другу в живописном беспорядке.
Голован невольно остановился, рассматривая здание. Но старшой грубо дернул его за руку и заорал в ухо:
– Эй ты, блажной! Остолбенел?
Андрей вздрогнул, очнулся.
На высоком крыльце стоял княжой тиун Мурдыш, которому донесли о приводе нового холопа. Был Мурдыш приземист и плотен, чуть раскосые глаза смотрели властно. Мурдыш поражал богатством наряда: малиновый суконный кафтан с золотыми нашивками, поверх кафтана накинута враспашку червчатая ферязь[41] с золочеными пуговицами; на голове бобровая шапка. По одежде и осанке тиун мог сойти за боярина.
Тиун был правой рукой князя Оболенского и в его муромской вотчине вершил дела как хотел. Своей рабской долей Мурдыш гордился: «Я моего господина природный холоп!»
Мурдыш знал грамоту и ведал письменной частью в имениях Оболенского.