окурую голову. Вот вчера, например, Татьяна разглядела на Алешкиной суле маленький, но очень мужественный шрам (наверняка, полученный в бою с бритвой!). Весьма прозаично… Но она весь день ходила под впечатлением, мысленно восторгаясь куприяновским героизмом и бравым внешним видом.
Парень моей мечты – называла его Таня. Естественно, не вслух. Просто чей-то тоненький, но очень настойчивый голосок внутри нее не уставал повторять этот оборот. Волей-неволей приходилось прислушиваться и верить. И сходить с ума.
Конечно, Таня догадывалась, что несколько приукрашивает Лешкин образ, и каждый раз пыталась одернуть себя, приглушить эти всплески буйной радости при взгляде на парня своей мечты. Увы, безрезультатно. Такое ощущение, что она была подключена к мощной электростанции, которая время от времяни сотрясала ее с такой силой, что все мысли вихрем вылетали из черепной коробки. Голова становилось пустой, как глобус. К глазам подступали необъяснимые, сладкие слезы. А сердце распускалось дивным цветком небывалых размеров и волшебным образом принималось трепетать в самые неожиданные моменты.
Избавиться от наваждения казалось невозможным. Оставалось только подшучивать над собой и своей безнадежной влюбленностью. Чем Таня и занималась в компании с лучшей подругой Люкой, посвященной в ее сердечные дела.
– Опять?
Таня ощутила толчок в бок и отвлеклась от созерцания куприяновского профиля. Люка смотрела на нее с насмешливой снисходительностью.
– Не могу оторваться, – шепотом призналась Татьяна. – За лето он стал еще красивей!
Точно – каникулы пошли на пользу Лешке: он раздался в плечах, загорел, и вообще азался ужасно взрослым, независимым и недоступным.
Вот что теперь делать-то?!
Если в девятом классе Таня еще надеялась на взаимность и даже осмеливалась строить ему глазки, то теперь ее просто задушили комплексы.
Такой расавец и не посмотрит в ее сторону! А случись это, разве ему понравится вид бледной, худосочной девицы с ужимками сгорающей от страсти обезьяны?! Таня не стеснялась в выражениях, мысленно описывая свою персону. Она не считала себяя страхолюдиной, но стоило поблизости оказаться Куприянову, и ее самооценка падала ниже плинтуса. Опять же дрожь в коленах образовывалась, и язык словно примерзал к небу. Любовная лихорадка развивалась согласно примерам классической литературы.
– Ты же знаешь, Леша – просто смазливый болтун, и ничего больше! – напомнила Люка. – К тому же он тащиться от Рамштайна! Полный отстой!
– Мне по фиг, – равнодушно вздохнула Таня, – хоть бы даже ему «На-На» нравились, он все равно лучший!
Люка прошипела, что подобные высазывания свойственны только романтических дурочкам.
– Я-то думала, за лето у тебя эта блажь пройдет, – добавила подруга с тревогой в голосе.
– Любовь, а не блажь, – поправила Таня. – Не может это пройти, тем более, что Леша стал таким…
– Индюком, – закончила за нее Люка.
Словно не слыша, Таня, мечтательно закатив глаза, продолжала:
– Вот бы мне стать красоткой, а! Прическу можно сделать, как у Маринки из 11 «А». а у нашей Люськи надо попросить, чтобы она меня краситься научила. У нее макияж по жизни – обалдеть просто! Еще фигуру надо поправить. А что? Облопаться пирожных, вот тебе и бедра расивые!
Люа недоверчиво косилась на подругу, но та вдохновенно грезила дальше:
– Нос у меня, конечно, никуда не годится! Вот у Киры Самохиной носи очень симпатичный, а мой просто картошка облупленная! И ресницы короткие до безобразия! Мне бы Иркины ресничи подошли, да? А ноги я бы взяла у Лебедевой. У нее прям от ушей растут, причем красиво так растут! Кстати, об ушах. Мои ужасно похожи на лопухи, правда? Вот бы мне ухи, то есть уши маленькие аккуратненькие…
– А может, их просто мыть почаще? – Попыталась сострить Люка, желая отвлечь Таню от глупых рассуждений.
– Погоди, – отмахнулась та, даже не улыбнувшись, – еще грудь осталась. Вернее, наоборот, полное ее отсутствие. Тебе хорошо, у тебя третий размер и форма очень даже ничего себе!
Таня посмотрела на подругу оценивающе и решительно кивнула.
– Точно! У тебя самая классная грудь! – Она укоризненно ткнула пальцем в Люку. – А я, значит, ходи как урод?! Без бедер, без нормального носа, без ресниц и без лифчиа! А зачем мне лифчик, если туда сладывать нечего?!
– Богдашова, угомонись, – взмолилась Люка, вращая глазами от ужаса.
Прямо к ним направлялась Тамара Андреевна, весьма заинтересованная тихим, но пламенным монологом Татьяны. Надо заметить, что историчка была крайне неприятной особой, полагающей, что в жизни десятилассников нет более важного занятия, чем изучать прошлое. К тому же, по данным школьной разведки, личная жизнь учительницы не складывалась, и к тридцати годам она все еще оставалась старой девой. Это обстоятельство здорово испортили ее характер.
– Надеюсь, вы с таким пылом обсуждаете события 1861го года? – Спросила Тамара Андреевна, облокотившись на парту.
– Да,