Я сейчас приведу Джавида в ваши личные покои, но… Госпожа, с вашего разрешения, я поставлю стражу у дверей.
– У дверей будешь только ты.
– Слушаю и повинуюсь, госпожа. Я иду.
Алия мысленно кивнула себе, глядя, как Зияренка задом пятится к дверям. Охрана Алии не любила Джавида. Это еще один балл ему в минус. Однако он очень ценен, очень. У него ключ к Якуруту, а это то самое место…
– Наверно, вы были правы, барон, – прошептала женщина.
– Ты сама увидишь! – хрюкнул знакомый голос. – Ах, какое удовольствие будет служить тебе, дитя мое, а ведь это только начало…
* * *
Истории народов пронизаны иллюзиями, которые активно поддерживают господствующие религии: злые люди никогда не процветают; только храбрые заслуживают награды; честность – лучшая политика; действия весомее слов; добродетель всегда побеждает; доброе деяние заключает награду в себе самом; плохого человека можно исправить; религиозные талисманы защищают от одержимости демонами; только мужчины понимают значение древних таинств; богатые обречены на несчастье…
– Меня зовут Мюриз, – отрекомендовался сухощавый фримен.
Он сидел на ноздреватом камне в пещере, освещавшейся трепещущим светом фитильной лампы, выхватывавшим из темноты влажные стены и черные провалы дыр, служивших входом в пещеру. От одного из таких лазов доносились равномерные удары капающей с потолка воды. Эта капель, которую можно было принять за ипостась нынешнего фрименского рая, не вызывала ни малейшего восторга у шестерых связанных мужчин, смотревших на Мюриза. В помещении висел неистребимый запах плесени и смерти.
В отверстии входа появился подросток приблизительно четырнадцати стандартных лет от роду, вошел в помещение и встал по левую руку от Мюриза. На ноже сверкнул желтый блик лампы, когда мальчик указал кончиком лезвия на каждого из шести связанных.
Указав рукой на подростка, Мюриз сказал:
– Это мой сын, Ассан Тарик, он готов пройти испытание мужества.
Мюриз откашлялся и осмотрел шестерых пленников. Они сидели на камнях большим полукругом вокруг хозяина, надежно связанные канатами, прочно схватывавшими лодыжки. Руки были связаны за спиной. На концах веревок были петли, накинутые на шеи узников. Защитные костюмы были разрезаны на горле.
Мужчины не отвели взглядов, когда Мюриз посмотрел на них. На двоих пленниках были свободные одежды городских жителей Арракина; кожа их была светлее, чем у их товарищей по несчастью, чьи грубые черты и широкая кость изобличали в них истинных сынов Пустыни.
Мюриз и сам был похож на них, но его глаза были посажены настолько глубоко, что в них даже не отражался тусклый свет фитильной лампы. Сын был неоформившейся копией отца – на его по-детски плоском лице отражалось кипение обуревавших его чувств.
– У нас, Отверженных, существует особый ритуал посвящения в мужчины, – сказал Мюриз. – Настанет день, когда мой сын примет должность судьи в Шулохе. Мы должны убедиться в том, что он способен исполнять