Лампочка. Виталий Каплан

на подольше. Сегодня на вечерне ей не петь, до институтской сессии как до луны – полтора месяца. Со своим Серёжкой она, судя по косвенным намёкам, слегка в ссоре. Именно что слегка – не такой человек Ленка, чтобы ссориться всерьёз и надолго. Лёгкий и открытый. Прямо как из учебника психологии – типичный сангвиник. Глаза как васильки, волосы как спелая пшеница. Прямо хоть в картину Васнецова…

      Выпили ещё по одной – за маму, чтобы было со здоровьем в порядке, потом за неё, Тамару – чтобы легче всё перенесла. Тут уже чокались.

      Ей бы и смолчать – тогда, глядишь, ничего бы и не случилось.

      – Всё-таки так больно, что за папу записку нельзя подать, – поковыряв вилкой в остатках «оливье», сказала вдруг Тамара.

      – Ну что ж тут поделаешь, – помолчав, вздохнула Лена. – Ты же знаешь, записки об упокоении подаются только за усопших православных христиан… А твой папа…

      – Да понимаю я всё. Церковь молится за своих членов, и всё такое… Только как-то оно выходит… Смотри, вот отпевают бандюков всяких… они, может, покрестились из-за моды… или верили по-язычески, мол, я те, Боже, свечку, а Ты мне в разборке подсоби. И им отпевание, сорокоуст, на могиле крест, записки за них подавать можно. А папа… будто хуже их…

      Голос оборвался, внутри скопилось слишком много слов, и все они, разом устремившись, застряли в горле. Да, папа так и не уверовал. «Я ведь врач, Тома, – вспомнился его прокуренный голос. – Я людей во всяких видах насмотрелся, и это, знаешь ли… в общем, вырабатывается особый взгляд на вещи. Ну не могу я это принять. Оно у вас, может, и умно всё, и красиво сказано, и кому-то наверняка польза в трудную минуту… вот как тебе. Я ж ничего не возражаю, каждый имеет право, глупо запрещать… Но вот не чувствую я ничего такого. Религия – это человеческое… слишком человеческое. Мечта… Воздушный замок. Но в воздушном замке нельзя жить… Допускаю, это нужно больным. Но я-то здоровый!»

      Поначалу она кипятилась, совала ему Евангелие, потом видеокассеты с лекциями диакона Кураева. Казалось бы, ну ведь так очевидно! Но первая же глава от Матфея клонила папу в сон – «Томка, это невозможно не только понять, но и запомнить. Тот родил этого, этот родил того…» Кураев ему глянулся больше, но всё равно без толку. «Ловко у мужика язык подвешан… забавно говорит, забавно… хотя по существу и неправ».