будто бензином политая, начала орать на инспекторшу, а потом и вовсе обмякла и хлопнулась бы на пол, не успей я выставить ладонь.
– Вот, дополнительное доказательство, – расплылась псевдоседая в псевдоулыбке. – С такими нервами – и ребёнка воспитывать! Ну, знаете ли!
…И потянулись пустые дни. Поначалу я ещё на что-то надеялся, но после разговора с духовником, отцом Алексием, понял: бесполезно.
– Вы, Александр, – твёрдо сказал он, – не первый такой. И то, что произошло – оно неслучайно. Неслучайно это именно с вами… точнее, с нами, с церковными людьми. Нас вытесняют из мира… не как в прошлом веке, не расстрелами и тюрьмами… а в духе времени. Я того же боюсь, прямо уж скажу… моей младшей, Прасковье, ещё пятнадцать. Захотят меня раздавить – и в пять минут окажусь психологическим насильником. Только в нашем приходе уже несколько случаев было. Вы разве не знали? Я больше того скажу, тут и политика замешана. В январе ведь Собор, и сами знаете, кого они… – он возвёл очи горе, – хотят протащить в патриархи. Так что крепитесь. И не забывайте молитву. По человеческим раскладам, дело тухлое, но Господь-то с нами, а не с ними…
Я, конечно, звонил Деду, но он ничем не обнадёжил. Разве что пообещал молиться усиленно. Конечно, молитва у него железобетонная, это общеизвестно, но вот уже полтора месяца – а сдвигов никаких. В чудодейственного адвоката мне, в отличие от Лены, совсем не верилось. Это ж не обычный суд, а ювенальный, там прения сторон – не более чем декорация, а всё решается за закрытыми дверями.
– Саша, – выдернула меня в реальность Лена, – ты должен что-то предпринять! Именно ты! Ты ж глава семьи, муж! А ты полтора месяца сопли жуёшь!
– Пойди туда, не знаю куда, – огрызнулся я. – Ну что, что ты мне предлагаешь сделать? Написать челобитную президенту? Отдаться судье Таволгиной?
– Ты бы с папой связался, – тихо заявила она. – Я всё, конечно, понимаю, но Михаил Павлович – не последний человек там… – она ткнула пальцем в потолок. – В конце концов, речь идёт о его внуке…
Вот умеет она так сказать – и чувствуешь, будто таракана съел.
– Хватит, Лена, – я отодвинул чашку со слишком горячим чаем. – Не говори глупости. Ты же прекрасно знаешь: после самарского дела мы для него не существуем. Ни мы, ни Дед. Он стыдится такого родства. И ничем помогать не станет. Прин-ци-пи-аль-но! – передразнил я любимое папино словечко.
– А ты всё же попробуй, – пёрла она как танк. – Не может быть, чтобы если не к нам, то хоть к Кирюшке у него не было никаких чувств. Голос крови всё-таки…
– Девять лет этот голос дрых, с какой стати ему сейчас проснуться? – во мне медленно закипала ярость. – Да и кроме того, он давно блокировал все возможности с ним связаться.
– Напиши по почте, – парировала Лена. – По старой почте, бумажной. На адрес Департамента.
– Ему мешки таких писем от граждан каждый день приходят, – вздохнул я, удивляясь её тупости. – Но дальше старшего помощника младшего