болото, и подхватила ее лягуша-квакуша. Говорит Иван-царевич: „Как мне за себя квакушу взять? Квакуша не ровня мне!“ – Бери! – отвечает ему царь. – Знать, судьба твоя такова“.
Вот поженились царевичи: старший на боярышне, средний на купеческой дочери, а Иван-царевич на лягуше-квакуше. Призывает их царь и приказывает: „Чтобы жены ваши испекли мне к завтрему по мягкому белому хлебу“. Воротился Иван-царевич в свои палаты невесел, ниже плеч буйну голову повесил. „Ква-ква, Иван-царевич! Почто так кручинен стал? – спрашивает его лягуша. – Аль услышал от отца своего слово неприятное?“ – „Как мне не кручиниться? Государь мой батюшка приказал тебе к завтрему изготовить мягкий белый хлеб“. – „Не тужи, царевич! Ложись-ка спать-почивать; утро вечера мудренее!“ Уложила царевича спать да сбросила с себя лягушечью кожу – и обернулась душой-девицей, Василисой Премудрою; вышла на красное крыльцо и закричала громким голосом: „Мамки-няньки! Собирайтесь, снаряжайтесь, приготовьте мягкий белый хлеб, каков ела я, кушала у родного моего батюшки“.
Наутро проснулся Иван-царевич, у квакуши хлеб давно готов – и такой славный, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать! Изукрашен хлеб разными хитростями, по бокам видны города царские и с заставами…»
Э. Лейтон. Король и нищая дева. 1898
Пародией на «Ромео и Джульетту» назвал «Барышню-крестьянку» один из критиков. Конец вражде двух семейств положила шалость барышни, переодевшейся крестьянской девушкой и приглянувшейся сыну соседского помещика. Ссоры, противоречия, неравное положение – все это теряет смысл, когда правда все же открывается. Но, наверное, дело не только в удивительном и забавном стечении обстоятельств, но и в любви?
«…Алексей знал, что если отец заберет что себе в голову, то уж того, по выражению Тараса Скотинина, у него и гвоздем не вышибешь; но Алексей был в батюшку, и его столь же трудно было переспорить. Он ушел в свою комнату и стал размышлять о пределах власти родительской, о Лизавете Григорьевне, о торжественном обещании отца сделать его нищим и наконец об Акулине. В первый раз видел он ясно, что он в нее страстно влюблен; романическая мысль жениться на крестьянке и жить своими трудами пришла ему в голову, и чем более думал он о сем решительном поступке, тем более находил в нем благоразумия. С некоторого времени свидания в роще были прекращены по причине дождливой погоды. Он написал Акулине письмо самым четким почерком и самым бешеным слогом, объявлял ей о грозящей им погибели, и тут же предлагал ей свою руку. Тотчас отнес он письмо на почту, в дупло, и лег спать весьма довольный собою.
На другой день Алексей, твердый в своем намерении, рано утром поехал к Муромскому, дабы откровенно с ним объясниться. Он надеялся подстрекнуть его великодушие и склонить его на свою сторону. „Дома ли Григорий Иванович?“ – спросил он, останавливая свою лошадь перед крыльцом прилучинского замка. „Никак нет, – отвечал слуга, – Григорий Иванович с утра изволил выехать“. – „Как досадно!“ – подумал