солнце почти скрылось за горизонтом, оставляя своей грустной зрительнице лишь маленькую полосочку бледно-желтого зарева, которое, к тому же, постепенно растворялось вдали, пока на глазах не исчезло совсем.
«Зимой от солнца ждать нечего. Даже красивого заката».
Она подняла голову наверх, и пока подруга лепетала что-то неважное, с интересом посмотрела на сорока ватную лампочку на кухне, без плафона. Ей показалось, что зимнее солнце не лучше такой вот лампочки. Она даже сердито усмехнулась от такой бесполезности звездного светила в эту пору года.
«Кажется, я старею! Как надоело видеть эту тесную кухню, с этими столетними тарелками, с этими деревянными табуретками, с этим клеенчатым столиком, на который не опустишь локтя – прилипнешь! И эта! Ну сколько можно наливать мне этот треклятущий чай! Я только позавчера вернулась, всю неделю литрами его пила, и тут, дома, снова на тебе – чай! К тому же, пить его невозможно! Как все осточертело… Как будто я сижу в кино, где показывают один и тот же фильм, который мне не нравится, и выйти нельзя, а только смотри по кругу… Где моя дверь? Вход ли, выход ли, но дверь… Куда стучать?».
Она очнулась от своих мыслей. Посмотрела на старую подругу. Успокоила мысли. Расслабилась. Она посмотрела на неё другим, новым взглядом. С интересом, каким смотришь на человека, которого видишь впервые. Присмотрелась, напрягая зрение, словно хотела что-то новое высмотреть, и – нет, ничего. Абсолютно.
– Верка, ты чего такая сегодня? Не отоспишься никак? Давай вон чаю вдарь, прибодришься. А нет, я ликеру разведу, а?
– Нет, ничего. Не надо!
– А что тогда? Ну чего ты? Пришла в гости и молчишь. Ты что, про рейс не рассказываешь? Ехал кто? Ну!
Та не ответила. Она еще некоторое время посмотрела вперед себя, как будто за стеной что-то скрывалось, а она пыталась сквозь стену это «что-то» рассмотреть. Потом, опустив глаза, заметила новую затяжку на юбке. «Ну вот, блин!»
Подняла взгляд грустный и раздосадованный. Чуть левее от нее на противоположной стенке висел кухонный шкафчик с единственной ценностью в доме – чехословацким сервисом, Бог знает, когда привезенным, и Бог знает зачем до сих пор хранимый, неиспользованный, на кухне. В отражении стеклянных дверных створок, Вера увидела себя. Сутуло скрученную на стуле, с огромной чашкой перед собой, и в старомодной юбке с затяжкой сбоку. Отражение смотрелось настолько убого, что Вера даже не поверила, что в нем – она сама. Наконец она решилась.
«Эта юбка мне совсем не идет, подумала она, – приду домой, выброшу».
– Ну не хочешь гово…
– Знаешь, что я тебе сейчас расскажу, – внезапно перебила Вера, отставляя кружку подальше, – я тебе сейчас такое расскажу, ты в жизнь не поверишь! Веришь, нет, я сама себе не верю, что это все было! Со мною было! – ее глаза горели. Она встала с места и стала в проеме. Уголки ее губ дрожали, словно