отзвенела. И южанки выпрыгнули из плащей в сарафанчики, демонстрируя желающим незагорелые ноги и бледное декольте. Но, памятуя о коварстве апреля, все же не доверяли ему, таскали в сумках и пакетиках пусть и тонкие, но с длинным рукавом кофточки.
Солнце заливало окрестности, народ радовался весне, а у Людмилы внутри все заледенело.
Она тащила за собой сумку на колесиках, которую подарил ей… отчим. Какое противное холодное слово, и почему-то она никак к нему не привыкнет?
Куда идти, к кому? Люда не имела понятия. Куда-нибудь. К той же Вальке Быстровой, которая снимает двухкомнатную квартиру вместе с одной такой же девчонкой из обеспеченной семьи, потому что обходится им это по три с половиной тысячи рублей с носа. Девчонки могли бы взять на квартиру еще кого-нибудь, чтобы платить поменьше, но не хотели.
Правда, в том, что на пару дней они Людмилу к себе пустят пожить, та не сомневалась. Жалко только, что денег у нее нет. Бабка давала их ей так скупо, что девушке едва хватало на проезд, чашку кофе и булочку.
– Дома ешь! – ворчала бабка. – Не для того я готовлю, чтобы собакам отдавать…
Она вспомнила, что, перед тем как уйти из дома, присела на свою кровать, на которой спала все эти четыре года, и окинула прощальным взглядом комнату – не забыла ли чего, дорогого сердцу, как сказала бы мама.
Мама… Мать. Нужно говорить о ней именно так. Потому, что мама – это женщина, которая не отпустит от себя дочку, если ей исполнилось всего четырнадцать лет, жить рядом неизвестно с кем… Странно, что тогда Людмила радовалась неожиданной свободе, а сейчас представляла себе все так, что ее из дому как будто выгнали.
Просто теперь, спустя четыре года, Людмила понимала: девочек в таком возрасте нельзя предоставлять самим себе. И возможно, что мать уже не раз об этом пожалела. Или не пожалела. Она ведь не знает, как на самом деле живет ее дочь.
Но что теперь рассуждать, если бы да кабы, все равно уже ничего не исправишь.
А тогда, четыре года назад, Люда была глупая. Тогда радовалась, что уезжает из дома, на юг, совсем недалеко от моря. Полтора-два часа на автобусе или минут пятьдесят на своей машине. Если, конечно, за рулем такой водитель, как Рыжий. У него был старый «москвичонок». Непонятно было, как он и ездил. Вроде какой-то мужик подарил Рыжему ржавевшую в гараже рухлядь, а тот с помощью друзей-товарищей ее подшаманил. По крайней мере до моря со своей компанией доезжали и отдыхали там в палатках, купаясь до посинения…
Рыжий был ее первым мужчиной. Людмиле в то время не исполнилось и пятнадцати. Но воздух свободы ее будоражил тем, что ей все было можно. Все, что она захочет!.. Кто думал о каких-то там последствиях?
Бабка, не сумев справиться, махнула на нее рукой. Своевольная девчонка в руки не давалась, и в какой-то момент Алла Леонидовна себя успокоила тем, что ничего с ней особенного случиться не может, раз до сего времени не случилось.
В конце концов, до этого же родители ее воспитывали. И вряд ли ходили за ней следом. Им, родителям, виднее. Раз они решили, что девочку можно отправить от себя,