на пороге, Михель вынул из сумки ивовую ловушку, перерезал ножом прутики, удерживающие, вместо замков, крышку. Сноловки замерли и не шевелились. Он едва мог разглядеть их в ярком солнечном свете.
Трех, пожалуй, будет многовато, подумал он. Но не отпускать же одну, допустим, на волю. Не затем он ее ловил. А оставить в клетке – сдохнет от голода, жалко.
Придурок, господи, какой же ты идиот, опять сказал в голове тот же самый холодный и язвительный голос. Чертовых тварей тебе жалко, а человека, выходит, нет.
Нет, не жалко! Нисколечко!! Ни единой секунды. Подавитесь вы все этой жалостью, заберите ее всю себе, хлебайте досыта. Почему он должен жалеть эту несчастную дуру, которой в детстве строгие родители не разрешили даже смотреть в сторону музыкальной шкатулки, подаренной прабабке на свадьбу. Или поскупившиеся платить за уроки игры на фортепиано – ни к чему это, не барыня, проживет и так.
Они так решили – и оказались правы. Аманда Леманн, в девичестве Зиссер, действительно «прожила и так». Ничего страшного. Только дочери своей сломала жизнь, а в остальном – все как у людей.
Он выпустил сноловок и еще несколько секунд смотрел, как они осматриваются, встряхивают слежавшуюся от долгого заточения шерсть, потом скользят по земляному полу на длинных тонких лапах…
Когда они взобрались Аманде Леманн на колени, Михель закрыл дверь.
Сколько раз, сколько раз… и у него всегда недостает сил смотреть на это.
Прошлогодняя трава горела неохотно, вяло, тянулась сизая струйка дыма, тлел в глубине кострища крохотный огонек. Пахло сырой землей и известковой побелкой, крючковатые ветки яблонь тянулись параллельно земле, летели в разрыхленные грядки розовые лепестки цветени.
Он сидел на земле и лениво ворошил палкой ветки в костре. Иногда вскидывал голову и смотрел на небо. Небо морщилось облаками, которые медленно, очень медленно превращались из белой пены в клочковатые тучи. Дождь будет. Вот уже и первые капли упали на подставленную ладонь.
Михель не услышал, как открылась дверь сарая и на пороге показалась Аманда Леманн. Растрепанная, с пятнами румянца на щеках, недоуменно глядящая из-под ладони на весенний сад. Наверное, в молодости она была даже красива, подумал Михель и поднялся.
– Мистрис?
– Вы кто? – спросила она. – И что вы делаете у меня во дворе? Я вас знаю?
– Простите, мистрис, – сказал он. – Конечно же, нет. Мы не знакомы. Просто я шел, смотрю – огонь без присмотра. А если на дом перекинется? Все-таки опасно…
Аманда Леманн потерла ладонью лоб. С удивлением поглядела на свою руку в холщовой рукавице.
– Я задремала, – проговорила она. Скорей растерянно, чем желая оправдаться. Как будто убеждала себя саму, что именно так все и получилось. – Наверное, голову напекло. Знаете это весеннее солнце… Я должна вам денег за услугу?
Михель вскинул на плечо свою сумку. Как жаль. От этих сноловок, судя по всему, придется