прославиться так же, как Герострат, разрушивший храм Эфеса, седьмое чудо света, только чтобы стать известным? Я не хотел бы оказаться на вашем месте!
Камаль Махер порылся в кипе бумаг на столе. Было видно, что в нем закипает злость. Но заметно было также, что он не может достойно ответить немцу.
Якоби понял это и продолжил:
– Хорошо, если люди, радуясь паре миллионов киловатт, вспомнят вас. Но через каких-то пятьдесят лет ваше имя будут связывать только с разрушением Абу-Симбел.
Антонов вопросительно посмотрел на Махера, словно не понял его слов, и произнес извиняющимся тоном:
– Я всего лишь выполняю свой долг…
Махер глубоко вздохнул.
– Вы говорите так, будто я хочу разрушить Абу-Симбел! Это безумие какое-то. Президент Насер запланировал постройку плотины, чтобы поднять хозяйственные отрасли Египта, и храм Абу-Симбел не может стать помехой в строительстве арабского социализма.
– Этого не вправе требовать никто, – возразил Якоби. – Все, о чем я прошу, – это сохранение сроков. Я только надеюсь, что ваши расчеты по строительству плотины впредь будут точнее…
– Вы говорите несерьезно! – возразил Антонов. – Позвольте сделать вам замечание: мы спорим о временнóм отрезке в три месяца. По моим расчетам, в течение двух лет вполне возможно ликвидировать этот недостаток времени.
Якоби снова поправил очки и ответил:
– Да, Антонов, в обычных условиях мы смогли бы. Но когда возникают такие осложнения…
– Значит, они не должны были возникнуть! Вы обязаны были об этом позаботиться, вы несете ответственность! – И Махер ткнул в Якоби пальцем.
Директор стройки чувствовал себя не в своей тарелке, но ему пришлось сознаться:
– У нас случился прорыв, который отбросит нас как минимум на две недели назад.
– Прорыв? – взвился Камаль Махер. – Как это могло произойти?
– Как это могло произойти? – повторил профессор Якоби, поднимая руки и закатывая глаза, словно базарный фигляр. – А как могло случиться, что неправильно рассчитали испарение воды в водохранилище?
Махер молчал. Антонов тоже не произнес ни слова.
5
Позже – в салоне самолета, летевшего в Абу-Симбел, – Якоби не мог отвлечься от грустных мыслей. После часа полета пилот развернул голубой нос машины на запад, и под ними заблестела зеленая гладь водохранилища. Заходящее солнце отражалось миллионами солнечных зайчиков. И хотя Якоби был в темных очках, ему все же пришлось прищуриться от яркого света.
Он был один в салоне, но два задних кресла небольшого самолета были так завалены деревянными ящиками и мешками с почтой, что машине в Асуане потребовался намного больший разбег для взлета. Салах Курош, местный пилот, которого все звали «the Еagle»[2] за неповторимые фигуры пилотажа, летал по этому маршруту с закрытыми глазами, иногда по нескольку раз в день.
Он всегда выбирал один и тот же маршрут над водохранилищем, ширина которого увеличилась уже на десять-двадцать километров. Но оба берега