корзины и ворох одежды. Оскальзываясь, они карабкались вверх по склону холма.
– Ну же, поторапливайтесь! – Мужчина уже уселся в повозке и взял в руку кнут.
Дети побежали быстрее. Двое добрались туда первыми и принялись запихивать в повозку одежду. Третий упал по дороге, но тут же поднялся на ноги. Четвертый, самый младший из всех, за ворохом одежды ничего не видел – его загрузили, точно вьючного осла. Оступившись, мальчик споткнулся о куст, потерял равновесие и, чтобы не упасть, выпустил свой груз. Одежда и корзина покатились по земле.
– Вот бестолочь! – рявкнул мужчина на повозке, огрев кнутом двух мальчишек, которые подбежали первыми. – Помогите ему.
Шимон с изумлением наблюдал за происходящим. Откуда в канализации столько вещей? От этого простого вопроса у него волосы встали дыбом. Подойдя поближе, Барух рассмотрел содержимое опрокинувшейся корзины: парик, колпак повара, повязка маляра, разные очки и накладные бороды… и еврейская шапочка. Разволновавшись, Шимон подошел еще ближе. Тем временем дети помогли своему приятелю собрать вещи и побежали к тележке.
Только тогда малыш заметил, что из корзины вывалилось кое-что еще. Вывалилось и упало в куст, а никто этого не увидел. Кроме Шимона. Подскочив к ребенку, Барух выдернул у него из рук кожаный кошель на затяжке. Особенный кошель с красной хамсой – иудейским символом, хранившим от сглаза и несчастья. Хамсой, рукой Бога.
– Ты что творишь, церковник?! А ну отпусти! – рявкнул мужчина, спрыгивая с телеги.
Шимон растроганно смотрел на кошель.
– Ты меня слышал, крыса церковная?! – Размашисто шагая, мужчина направился к Баруху.
Шимон нежно провел пальцем по шероховатой ткани, осторожно касаясь нарисованной им стилизованной руки.
– Это мое. Отдай! – Мужчина вырвал у него из рук кошель, где когда-то лежало тридцать шесть золотых флоринов, которые Шимон выручил при заключении сделки.
Барух посмотрел на незнакомца. У того был суровый вид, но Шимона это не испугало. Он больше не боялся. Никого. Он мог бы вырвать у этого типа ятаган из ножен и у всех на глазах перерезать наглецу горло. Если бы Шимон мог говорить, он шепнул бы тому нахалу: «Нет, это мое». И расхохотался бы, глядя на его агонию.
– Чего смотришь, дядя? – с вызовом рявкнул незнакомец.
Но Шимон заметил, что в его взгляде не осталось былой уверенности. Барух не мог ответить ему, да и не хотел. Нет, Шимон просто стоял там и не сводил с наглеца глаз. И на лице его не было и тени страха.
Незнакомец отвернулся, похоже, он немного растерялся. Вернувшись к повозке, он еще раз хлестнул кнутом и рявкнул:
– Жду вас на кладбище. Поторапливайтесь!
Скакун тронулся с места, повозка уехала прочь.
Шимон почувствовал глубокое внутреннее удовлетворение.
«Вот я тебя и нашел», – подумал он.
Подождав, пока дети разойдутся, Барух последовал за ними, держась на безопасном расстоянии.
Дойдя до кладбища, он сделал глубокий вдох. Должно быть, так пахнут