Это, конечно, меняет дело! – Краснокутский картинно развел руками. – Не двадцать, а шестьдесят тугриков прибыли в месяц!
– Больше, Сергей Николаевич! – возразила Лёка. – С каждым добавочным ящиком уменьшается доля аренды и расхода электроэнергии, если пересчитывать на каждый ящик, поэтому…
– Прекрати! – оборвал ее Краснокутский. – У Дениски умничать научилась? Я все это знаю, Оленька! А вот ты, наверное, не знаешь, что мне не нужен менеджер по сбыту, который не способен каждый месяц находить хотя бы по одному новому клиенту! И не на три тысячи ящиков, а хотя бы на двадцать тысяч! И нечего реветь – бери телефон и звони, звони! А потом отрывай от стула свою толстеющую задницу и езжай к клиентам с образцами!
Он на миг замолчал и обвел взглядом своих съежившихся сотрудников.
– В общем, с добрым утречком! – сказал Краснокутский. – Надеюсь, я вдохнул в вас энтузиазм, и вы ощущаете бодрость во всем теле? Работайте, дети мои!
– Лучше всех в колхозе работала лошадь, но председателем колхоза так и не стала, – еле слышно буркнул себе под нос не укрощенный до конца Денис.
– Что?!
– Ничего, Сергей Николаевич! Уже работаю.
Краснокутский в последний раз хмуро посмотрел на сотрудников и пошел в свой кабинет.
Сашка тут же принялся расчерчивать эксклюзивный ящик, Денис полез в компьютер, а Лёка, шмыгая покрасневшим носом, схватилась за ежедневник. Слеза, и еще одна слеза упали на страницу, и цифры, написанные гелиевой ручкой, расплылись.
Почему на нее орут? Почему уже десять лет, как на нее все орут?! Когда же это закончится? Нет, не так – неужели это не закончится никогда?
Зазвонил телефон.
Лёка вздохнула и взяла трубку.
Рабочий день продолжался. Обычный рабочий день. Такой, как сотни других.
Вечером Лёка вернулась в свою комнату в общежитии и, не раздеваясь, плюхнулась на кровать с панцирной сеткой. Кровать, как всегда, заскрипела в ответ, будто жалуясь.
Лёка вздохнула – настроение было отвратительное! Полный отстой – «принца» нет, Краснокутский, козел, орет целыми днями, общежитие это надоело до чертиков!
С тех пор как умерла мама, прошли годы. Родительский дом стоял пустым. В родном городке Штыбово, как и во многих маленьких городках, не было работы, и жилье стоило гроши. Лёка не пыталась продать дом – бессмысленно. За вырученные деньги она не смогла бы купить в Большеграде даже курятник на окраине! А возни было бы столько, словно она продавала бы особняк. Так что – общага, все та же постылая общага! Единственным достижением можно было считать то, что в рассчитанной на двоих комнате общежития она жила одна. За это каждый год Лёка выкладывала комендантше по двести долларов – деньги не большие, но и не малые! К тому же все это было незаконно, а значит, ненадежно. Сменится комендантша, придет новая и выставит Лёку за дверь. Или, что вероятнее, увеличит сумму ежегодного «презента» в конверте – тоже минус. И ведь Лёка на все это пойдет, никуда не денется! Снимать в одиночку квартиру, даже однокомнатную, ей не по карману.