Пора Домой. Лев Енец

немного времени до завтрака, так что Алана заглянула к брату. В его комнату было страшно войти: мокрая одежда («Опять купался со своими рыбками?»), корки, кажется, от апельсинов, клочки разорванной книжки (один из подарков, присланный Спарками неделю назад вместе с музыкальной шкатулкой), валяющиеся кресла, наброшенные на них простыни, кавардак в постели. Воздух, спертый до ужаса. Алане было понятно, что устроил Адриан – прыгал на кровати, пытался построить домик, начинал множество дел, но, не доведя даже до середины, бросал. Нет, прислуга во дворце всегда работала на ура (хоть Алана и представить не могла что бывает по-другому), но в покоях брата убираться просто никогда не успевали, либо внутрь попросту не пускали.

      Адриан сидел на кровати босиком, одетый лишь в брюки и кафтан, наброшенный на голое тело. Он крутил в руках цепочку медальона и, увидев Алану, захихикал. Она улыбнулась ему и быстрым шагом прошла к окнам, открыла одно из них.

      – Над чем ты там смеешься?

      – Над твоим женихом.

      Щеки тут же загорелись, инфанта, будто бы безразлично покачала головой:

      – Ну и что же в нем такого смешного?

      – Да ты только посмотри! – воскликнул Адриан и протянул ей объемный желтый кружок.

      Алана села на кровати рядом с ним. Скорее всего, золото. Гладкая крышка, без единого рисунка или узора. Алана щелкнула замком, и оглядела масляной мини-портрет Питера Спарка (это именно он, его имя было записано красивым тонким почерком внизу изображения). Ничего смешного или удивительного – у него было лицо, схожее со всеми лицами одного художника, он всех рисовал одинаковыми. Присутствовала лишь одна деталь, которая могла бы рассмешить Адриана – уши Спарка были нарисованы просто-таки слоновьими, неестественно больших размеров. Алана очень понадеялась, что художник лишь сильно преувеличивает, о чем тут же сообщила брату. Он отобрал медальон: