уже заждался потный Макс. Он как в воду глядел:
– Что Женя уже упаливается там? Ну ясно. Ясно. Принимаем удар на себя. Четко, слаженно, на позитиве, угу? Мы еще вытянем этот мув, и чаевых огребём. Непременно, дружище. Короче, ты давай таскай ее коробки, а я пока обмотаю крупняк, выволоку к лифту, а там мы его с Жендосом спустим на малом паркинсоне.
– Слышь, Максим, у меня предложение в порядке совершенствования качества обслуживания.
– Ну?
– Давай, знаешь, при клиентах исключительно по-английски между собой говорить, а?
– Чего это вдруг по-английски-то? Нам же Никита не за художественный трёп бабло платит. Мы – муверы, бро.
Терпеть не могу как некоторые соотечественники толком не выучив английского основательно унавоживают свой несчастный русский.
– Дело не в Никите. Ну вот ты представь в Воронеже к тебе нанялись на работу азербуды там или таджики. Так? И они всю дорогу между собой – гаджар-гуджюр, гаджар-гуджюр, гаджар-гуджюр, тебе понравится?
– Есть, есть рациональное зерно, юнга. Но я так быстро в голове переводить на английский не смогу. Я тут всего-то пять месяцев. И потом мы же не базар-вокзал, базар-вокзал – мы жеж по-русски? Русский, думаю, звучит красивее для вражеского уха.
Всего пять месяцев. Я вдруг понял как непростительно долго засиделся в Америке. Почти пятнадцать лет как говорится в суровых приговорах от имигрейшн – «overstayed my welcome». Злоупотребил гостеприимством, если под кальку.
И вот оно новое, совсем мне неведомое поколение е-мигрантов. Угар постведьмедевского елбасизма. Очередная волна утечки мозгов. Думать им тяжело по-английски. Если сравнить языки с операционными системами, то русский со всеми архаическими излишествами типа склонений, спряжений, падежей, запятых и разъебивки по родам, по сравнению с лапидарно-лазерными, почти математическими английскими мыслеформами, это старинный виндовоз перед последней версией линукс-минт – больше жрет ресурсы оперативки и быстрей сажает батарейку. Это не значит, что английский лучше – просто его легче утилизировать на мобильных платформах. Объяснить теорию Максу, слегка раздувая при этом щеки я не успел. У него затрынькал айфоновый скайп и вскоре против воли мы с болгарами оказались втянуты в санту-барбару воронежского уезда.
Максим вставил белые эпловы гребешки в по-борцовски мятые ушные раковины, и начал носится вокруг матраса с рулоном пластикового рэпа. Казалось, он впал в технотранс и громко дискутирует сам с собой:
«Зайка, ну как ты там, за-а-айка? Ну-уу зай, ну ты уже прекращай слёзы…прекращай. Не стоит оно и слезиночки твоей, бэй-й-й-би. Знаю. Знаю как тебе трудно. Мне тоже нелегко. Ну и что что Америка? Подумаешь, Америка! Без тебя и Америка-то не Америка. Чушь собачья, а не страна. Гипсокартон и обман кругом. Декорации. Я тут, знаешь понял – Россию просто обожаю. Угу. До боли физической. И тебя обожаю. Какая там еще америка-разлучница? Да никто мне не нужен кроме тебя. Слышишь, зай? Ни-кто. Нуу-у, зай! Всё ведь для нас стараюсь! Вытащу я тебя, вытащу. Какой еще Школьник? Не брал я у него никаких денег. Да пошел