подскочили до шестидесяти. И тогда они смогли купить свою первую машину – пятилетний «бьюик» с детским креслицем. Они стали воплощением молодой, интеллигентной, целеустремленной супружеской пары. А появление на свет Дэнни привело к вынужденному примирению с матерью. Их отношения продолжали оставаться напряженными и безрадостными, но они хотя бы возобновились. Она всегда возила Дэнни в гости к матери одна, без Джека, и старалась не жаловаться мужу, что старуха по-своему перепеленывает малыша, недовольна молочной смесью, которой его кормят, и бесконечно упрекает Уэнди, когда замечает подозрительную сыпь у него на попке или в промежности. Причем мать ничего не говорила прямо, но ясно давала понять: за примирение Уэнди придется вечно расплачиваться ценой унижений и неизбывного чувства своей полной женской несостоятельности. То есть орудия пыток пребывали в постоянной готовности.
Днем Уэнди хозяйничала на залитой солнцем кухне их с Джеком четырехкомнатной квартиры, кормила Дэнни молоком из бутылочек и крутила пластинки на своем стареньком портативном стереопроигрывателе, который ей подарили еще во время учебы в школе. Джек возвращался из колледжа к трем (а иногда и к двум, если чувствовал, что может спокойно прогулять последнюю лекцию) и, пока Дэнни спал, уводил жену в спальню, где все ее сомнения в собственной состоятельности мгновенно улетучивались.
По вечерам, когда она печатала, он писал или выполнял учебные задания. Порой она выходила из спальни, где стояла пишущая машинка, и обнаруживала, что муж с сыном спят на диване в гостиной, причем на Джеке не было ничего, кроме трусов, а Дэнни обычно удобно устраивался на груди отца, засунув в рот большой палец. Она укладывала Дэнни в кроватку, а потом прочитывала то, что Джек успел написать в тот вечер, прежде чем слегка растормошить его и помочь добраться до постели.
Лучшей постели в их лучший год.
Однажды будет праздник на улице моей…
В то время выпивка еще не превратилась для Джека в реальную проблему. По субботним вечерам к ним, бывало, заваливалась группа приятелей-студентов, и под ящик пива разгорались дискуссии, в которых Уэнди редко принимала участие, поскольку ее специальностью была социология, а не английская словесность. Они спорили, относить ли дневники Пипса к области литературы или истории, обсуждали поэзию Чарльза Олсона, порой читали вслух то, над чем работали сами. Разговаривали на сотни других тем. Нет, на тысячи. И она не жалела, что не может вставить ни словечка. Ей было вполне достаточно сидеть в кресле-качалке рядом с Джеком, который располагался на полу, скрестив под собой ноги и держа в одной руке бутылку пива, а другой ласково поглаживая ее коленку или пожимая пальцами лодыжку.
В колледжах Университета Нью-Гэмпшира приходилось выдерживать напряженную конкуренцию, а ведь на Джека ложилась еще и дополнительная нагрузка – его собственное творчество. Ради этого он каждую ночь жертвовал по меньшей мере часом сна. Так проходила вся неделя. И субботние сходки становились необходимой терапией. Они помогали ему избавляться от негативных эмоций, которые