вас не тронули до сих пор? – стал рассуждать Чаковнин, – очевидно, он еще не очнулся с того момента, как вы хватили его. Может, теперь его и в живых уже нет…
– Ну, что там в живых! – сказал Труворов. – Надо того… коли он очнется… какой там… спрятать его, – и он кивком головы показал на Гурлова.
VIII
Во флигеле все еще спали. Ставни в нижнем этаже были заперты. Чистое крыльцо, на котором происходил разговор, выходило в примыкавший к березовой роще парк. С этой стороны было совершенно безлюдно. Большой дом стоял в стороне, и только из верхних окон флигеля виднелась из-за деревьев его крыша.
– Ну, нас никто не мог еще заметить здесь и никто не заподозрит, по крайней мере сегодня, что вы у нас. Пойдем к нам в комнату! – сказал Чаковнин Гурлову.
Они поднялись на крыльцо, прошли по темному коридору и благополучно очутились в полутьме своей комнаты, освещенной лишь щелями в ставнях.
– Ну-с, теперь обсудим, как нам быть! – начал Чаковнин, усаживаясь на постель.
Гурлов беспомощно опустился на стул.
– Ничего не поможет! – с отчаянием произнес он. – Она вновь никогда не полюбит меня!..
Труворов закачал головою, отчего кисточка на его колпаке замоталась из стороны в сторону:
– Ну, что там любить! Надо, какой там… человека того…
– Истину изволите говорить, Никита Игнатьевич, – подхватил Чаковнин, научившийся уже понимать бессвязную речь Труворова. – Истину чистую изволят они говорить, – обратился он к Гурлову, – суть не в любви теперь, и особая статья; любит она вас или нет – это еще ничего не известно, потому что девичий нрав таков, что забодай его нечистый… а спасти ее надо, как человека, по человечеству, значит, и для этого должны вы о себе забыть и живот свой положить ради ее освобождения.
– Именно, того, живот!.. – подтвердил Труворов с таким видом, точно не Чаковнин, а сам он произнес всю эту речь.
Гурлов поглядел на Александра Ильича, и проблеск надежды мелькнул в глазах его.
– Да, – проговорил он, – спасибо вам, вы хорошо сказали: если умереть, то за нее, не так, не зря, а за нее… Правда ваша… Ну, говорите теперь, что мне делать?..
– Да вы успокойтесь, батюшка, – улыбнулся Чаковнин. – Сию минуту делать еще ничего не приходится; вот подумаем да обсудим, а вы успокойтесь пока, поберегите себя для нее же. Вот хотите, я кваску налью вам, – и он потянулся к столику у кровати, где стоял графин с квасом.
– Нет, – остановил его Гурлов, – если уж я должен беречь себя, так этот квас пить мне не годится.
Чаковнин внимательно поглядел на него и сказал с расстановкой:
– Эге, я забыл, что вчера мне было предупреждение насчет этого кваса! Я теперь так смекаю, что за него я вас благодарить должен. Это вы мне вчера записку подбросили, теперь понимаю. Так! Значит, я вам жизнью, может быть, обязан, если в этом квасе отрава заключается.
– Отравы нет, – ответил Гурлов, – а только сонные порошки. Вы бы заснули так, что вас сегодня Никита Игнатьевич не добудился бы,