тем более о политике. Он направился к сараю и стал стучать по куску рельса, выравнивая кривой крепеж, выбранный из кучи ржавых и кривых гвоздей, вырванных из старых, не сгоревших досок и собранных на пепелище после пожара на ветряной мельнице.
«Сгодятся в хозяйстве», – размышлял Кондрат, выбирая из битой эмалированной кастрюли гнутые, не побывавшие в огне, гвозди, чтобы несколькими ударами молотка по приспособленной для этого наковальне сделать их пригодными к вторичному употреблению. Обгоревшие цвяхи, как тут величали гвозди, откладывал в сторону. Это был уже металлолом.
«Как там Сашко? Может, полицаи что-то действительно прознали о моем плане спасения хлопчика? Нет, навряд ли! Дед Тарас – крепкий орешек и не болтун», – накатилась снова мысль о судьбе соседского мальчика…
Полесский Маугли
Сашко, разгоряченный из-за длительного бега, остановился. Он решил несколько минут передохнуть. А, отдышавшись, перешел на умеренную и спокойную ходьбу. Проходя мимо кустарников, сбиваемые им с веток капли росы, казались обжигающе холодными, когда попадали на разгоряченное тело. А вот ноги не чувствовали холода влажных капель травы – они буквально горели.
Хутор Песочная Яма вскоре стал прорисовываться абрисами небольших приземистых трех хат на фоне угасшего неба, однако хранящего еще крохи того дневного света, который помогает человеку ориентироваться в пространстве надвигающейся ночи. Это еще была не глубокая, темная, непроницаемая темень наступившей ночи, а только ее утро. Где-то в стороне засвистел коростель. Его звук был так похож на плач, что Александра даже проняло то состояние, за которым появляется тревога, нередко переходимая в страх. Ночь усиливала это внезапно возникшее смятение.
«По-моему, вот этот дом деда Котика. Колодец-журавль. Яблоневое дерево над низким крыльцом», – подумал Сашко, знаюший со слов Кондрата эти приметы.
Подойдя ближе к хате, он увидел крыльцо из нескольких дубовых досок, вдавленных прямо в утоптанный глинозем, как и окна, вросшие в землю. Все совпадало, как ему нарисовал дядя Кондрат.
Александр постучался в стекло, после чего приблизился к перекосившейся двери и побарабанил пальцами. За дверью послышались шаркающие шаги, громко для ночи клацнул замок-задвижка, и чей-то скрипучий голос из темноты промолвил:
– Хто там?
– Это я, Сашко. Я, я, дедушка Тарас, – обрадовался паренек, осознавший, что на некоторое время он будет защищен глухоманью хутора, окруженного с трех сторон непролазными болотами.
– Бачу, шо ты увэсь мокрый, переодягнысь, – участливо проговорил дед Тарас.
Зажженная керосиновая лампа вырвала из темноты, хотя и тусклым светом углы с некоторым типичным сельским интерьером в однокомнатной хатыне. Посредине покоился большой стол, на котором стояла лампа, ярко осветившая яства: картошку в мундире, миску с кусочками толстого и неровно нарезанного сала и краюху хлеба. В простенке между двумя крохотными окнами стояла длинная серая лавка со спинкой и двумя грубо выструганными