и афоризмы, его эстетика в виде чайных церемоний, карликовых садов, его практика в виде медитации и боевых искусств. Дзэн постепенно превращался в особую стилизацию жизни.
И все же в Китае чань отнюдь не стал, как показалось многим на Западе, некой рационализацией восточных мистических культов – таковым сделало его именно западное сознание. Не превратился он и некую «над-религию», чьи ценности, взгляды и методы якобы перешагнули через все китайские и японские религиозные системы, вобрав из них самое лучшее и воплотившись в конце концов в некий универсальный Путь жизни.
Трудно судить о китайском мышлении, находясь «по ту сторону» от него или имитируя его. Под чань невозможно «подделаться», равно как невозможно имитировать естественность самого акта жизни. Нам интересен чань китайский, то, как это учение переживалось и осмыслялось самой китайской культурой, последователями учения Чань и носителями его духа. И поэтому наш взор привлекают выдающиеся патриархи Чань – люди создавшие особую культуры жизни, особую стилистику миропереживания.
Чань вечно противоположен самому себе, здесь под маской «мудрых рассуждений» может крыться абсолютное непонимание, а в, казалось бы, глупых, никчемных и пустых рассуждениях, таится глубина мудрости.
Как-то к наставнику Мацзу пришел уже известный в ту пору монах Уъе, прославившийся своим доскональным знанием буддийских текстов и задает множество вопросов, суть которых он и сам не понимает. «Уважаемый, – сказал Мацзу, – вы слишком затрудняете себя. Вам лучше сейчас уйти и придти в другой раз!» Когда Уъе направился к выходу, Мацзу окликнул его: «Уважаемый!». Уъе повернул голову, а Мацзу спросил: «А это, что такое?». И в этот момент Уъе достиг просветления.
Получив просветления и поняв всю суетность книжного знания, Уъе начинает кланяться, Мацзу же грозно кричит: «Вот шельмец! Зачем ты кланяешься!».
В другой раз к Мацзу приходит наставник Лян, который получив просветление, начинает также многократно кланяться, благодаря за наставления. «И зачем кланяется этот глупый наставник» – восклицает Мацзу. Поклон глупца – вот выражение потаенной мудрости, некого вечно сокрытого и поэтому вечно истинного Знания.
Здесь – на этапе озарения мудростью – кончается всякий ритуал, поклон, равно как и все рассуждения, становится бессмысленным, излишним. Истина открывается как абсолютная простота и естественность жизни. Это предел жизни вообще, где нет ни смертей, ни рождений. И в этот момент высокомудрые рассуждения просветленного человека оказываются ничем не отличимыми от поклона глупца.
Эта книга не может претендовать ни на исчерпывающий анализ всего Чань, ни даже какого-то его конкретного периода, что невозможно сделать в рамках одной работы. Как будет видно из дальнейшего изложения, под названием «Чань» параллельно могло существовать несколько десятков разнонаправленных школ, каждая со своей концепцией, объединенных лишь