рысью, богатырь обогнал неудачливых сборщиков мыта, влетел в ворота и громогласно выпалил:
– Мир дому сему! Здесь хозяева, али в отъезде пребывают?
– А ну, стой, – негромко приказал пленникам ведун и придержал коня.
Некоторые из здешних правил вежливости он уже успел выучить и знал, что въехать верхом на чужой двор считается немалым оскорблением. Такое дозволялось только князьям при визите к боярам – и то лишь к своим, податным. Бояре таким образом могли навестить своих крестьян – не спешиваться же ради каждого смерда! На постоялый двор заезжали все кому не лень – так на то он и постоялый двор, где каждому проезжему кланяются. А к честному человеку так вломись – и станешь врагом по гроб жизни. Радул – другое дело. Он человек великокняжеский, а потому и поступал так, чтобы достоинство киевского правителя не уронить.
– Заловили мы с товарищем моим тать подорожную, шпану с руками липкими да душонками скользкими. Замыслили повесить у тракта, да на волю твою они сослались, боярин Зародихин. Рабами твоими обозвались. Посему спросить хочу тебя, хозяин. Твои ли холопы безобразие на дороге чудят, али ради спасения живота свово таковыми прикидываются?
Богатырю ответили что-то еле слышное, и опять зазвучал могучий голос воина:
– Радулом меня отец с матерью нарекли, хозяин. Роду я боярского, ныне князю великому Владимиру служу, поместным сотником.
И опять отозвался негромкий говор, а затем из ворот выкатился румяный низкорослый толстячок, неуклюже переваливающийся с боку на бок на пухлых ножках. Ни подбитая соболем мисюрка на голове, ни расползающийся на брюшке поддоспешник, ни меч на боку на шитой золотом перевязи не придавали ему грозного или хотя бы воинственного вида.
– Что, добаловали, архаровцы? – фыркнул он носом на понурую троицу. – Трувор, в холодную безобразников!
– Да мы не на дороге, боярин… – плаксиво заныл конопатый. – Мы у озера, как велено, за постой спрашивали.
– Что-то не слышал я вопросов, когда вы в сумках моих ковырялись, – заметил Олег.
– И не кормить их сегодня, Трувор. Неча жратву на охальников переводить, что имя мое позорят.
Из ворот появился широкоплечий седоволосый воин с длинной окладистой бородой, со шрамом через все лицо, оставившим левый глаз навсегда полузакрытым, и еще одним рубцом возле уха. И хотя этот мужик, в отличие от боярина, одет был в простую полотняную рубаху с узорчатым кушаком, а в руках держал только плеть, в нем сразу чувствовалась уверенность и угроза.
– Ну? – поинтересовался Трувор, похлопывая плетью по открытой ладони.
Холопы сникли и, повесив головы, мимо него проследовали в усадьбу.
– А ты заходи, мил человек, – пригласил Олега хозяин. – Гостем будешь, милости просим. Тоже, видать, на княжеской службе состоишь?
– Нет, не имею такой великой чести, – спешился Середин и взял коня под уздцы. – Так, брожу, куда глаза глядят.
– Это ведун Олег, величайший чародей, какого я встречал на Руси! – провозгласил