развязки. После яростного часового боя турки побежали. Больше половины остались на земле. Генерал-майор махнул рукой, выдвигая казаков на преследование, а своим велел перестраиваться и догонять Головатого. Мало ли что еще басурмане выкинут. На переправе через Олту запорожцы порешили остальных. Лишь маленький отряд с бунчуком успел переплыть, а в самом центре, под защитой горстки татарских конников – Каплан на белом, как пена, жеребце.
Но на этот случай у Потемкина в корпусе имелось подкрепление башкирских лучников. Как в Ноевом Ковчеге, всякой твари по паре. Подозвав одного из них, генерал спросил:
– Видишь того, в синем халате, с золоченой саблей? Снимешь его?
Башкир, не отвечая, прищурился, оттянул тетиву до уха и разжал пальцы. Секунду спустя Каплан застыл с поднятой рукой и грянулся с седла лицом в воду.
– Прямо в глаз! – восхитился майор Сатин.
– Зачем же в глаз? – с неодобрением произнес Потемкин. Ему, по причине собственной кривизны, все связанное со зрением, казалось неприятным.
– Халата пожалел, – башкир радостно осклабился щербатым ртом. – Если выловим, господин начальник, отдашь мне?
– Возьмешь и саблю в золоте, если приведешь коня.
Башкир засвистел своим, показывая на реку. Гриц обернулся к переводчику, все это время скакавшему подле него.
– Я же тебе говорил, что Тигры не плавают.
Полон был большой и разношерстный. Однако не волошский, сразу видно по платью. Вернее, по его остаткам. Женщин, как водится, больше, чем мужчин. Дети – не выше тележного колеса с матерями, остальные отдельной группой, продаваться будут без родителей.
– Насортировали уже! – в сердцах плюнул Головатый. – Нехристи. Тикайте, робяты, до мамок, у кого найдутся.
Нашлись не у всех. Иные потерянно бродили среди пленников, выкликая родные имена.
– Дяденька, – кто-то подергал Потемкина за стремя. Генерал обернулся. Внизу стоял мальчик лет восьми, ветер шевелил его грязные белые волосы. – Моих нет. Померли дорогой. – Он серьезно смотрел на Грица, от него ожидая решения своей участи. – Я побираться не хочу. Я дюже умелый. Я вам коня буду чистить, рубахи штопать. Возьмите меня с собой.
– Тебя как звать?
– Федором.
– Ступай, Федя к нашим, – генерал махнул рукой в сторону коников. – Кто-нибудь посадит тебя на круп. А там разберемся.
Мальчишка побежал к кавалергардам, сверкая угольно-черными пятками, ветер раздувал на нем рубаху пузырем.
– Я гляжу, вы русские? – с удивлением спросил Гриц одного мужичка, обеими руками сгребавшего вокруг себя мелюзгу: «До кучи, детки, до кучи!»
– Известно, не агаряне, – отвечал тот по-книжному. – С-под Елисаветграда идем. Есть еще из Бахмута. Новосербские мы, ваше благородие. Вот моя деревня, Семь Колодезей, одни ребятишки остались. Священник я тамошний. Отец Михаил.
Потемкин спрыгнул с коня, преклонил колени, сложил руки.
– Честный отче, благословите.
Поп порылся под рубахой,