у любого учителя, который в глазах общества имел статус «наставника-отца» (шифу).
Передача такой «благодати» в процессе учения понималась как абсолютно бескорыстный дар и знак признания ученика приобщенным к школе. Этот ритуал пришел из древних обрядов посвящения и являлся символом приобщения к единому родовому древу, члены которого связаны между собой узами взаимной благодарности, т. е. морального долга.
В ушу ответный дар со стороны ученика выражался в искренней преданности и негласном обязательстве нести учение дальше, следующим поколениям.
Сами носители традиции явственно ощущали ту сущность, которая передается за внешними формами, словами и поступкам: это сама истина (чжэнь), знание о доподлинном лике человека и мира. Поэтому и система обучения ближайших последователей в традиционных китайских школах называлась чжэньчуань – «истинной традицией», «истинной передачей», или «передачей истины». С ХV—ХVI вв. «чжэньчуань» стало ключевым понятием ушу.
«Истинная традиция» – понятие емкое и не имеющее чисто формальных критериев. Именно ради получения чжэньчуань ученики годами, а иногда и десятилетиями разыскивали «истинного учителя».
У него может быть не один десяток учеников, но лишь один-два из них сумеют принять «традицию истины», остальные же последователи воспримут в основном техническую сторону предмета. «Истинная традиция» – прежде всего преемствование школы, ощущение себя членом бесконечно длинного ряда учеников-учителей, как в прошлом, так и в будущем, причем речь идет о совокупной духовно-телесной передаче. Вместе с техническим арсеналом передается и духовное откровение.
Носителей истинной традиции всегда было немного. Этот слой мастеров чжэньчуань, как правило, элитарный, полузакрытый, сохраняющий предельную духовную концентрацию внутри себя. Осознание «истинной передачи» служит специфическим методом внутренней гигиены боевых искусств.
Наличие или отсутствие «истинной передачи» в ушу стоит значительно выше технического мастерства. По сути к чжэньчуань сведено понятие действительного мастерства в ушу. Дун Иньцзе (начало ХХ в.): «Новички испытывают немалые трудности в стремлении определить какие-то относительные ценности в ушу. Я могу заявить, что мое искусство – лучше всех, но в конце концов, кто может судить об этом? В идеале, человек должен свободно ориентироваться в различных приемах. Одни говорят, что они используют свою силу, другие – мастерство. Но в любом случае – это не более, чем набор каких-то принципов. Без истинной передачи невозможно понять смысл всего этого»[128].
Характерно, что Дун Иньцзе проводит водораздел между различными школами ушу именно по линии обладания «истинной традицией», а не по арсеналу приемов, подчеркивая, что спор о том, какая школа ушу лучше, в реальности сводится не к сравнению технических методик, а к спору об обладании истиной. Это обнажает ритуально-символический, скорее религиозно-духовный, нежели оздоровительно-боевой