он, конечно, совсем вогнал меня в краску. Я даже перестала рассказывать о своих приключениях.
Папа с дедом сели выпить еще по одной, а я задумалась – что будет завтра. Папа наверняка уйдет еще затемно. Возьмет ли он меня с собой? Я не решалась об этом спросить при постороннем.
Папа лег спать в моей комнате, а Дмитрия положили в сенях, укрыв его дохой. Мы проболтали до середины ночи – вернее, болтала я, а отец лежал на полу, и, слушая меня, то хмурился, то улыбался, то трогал лежащую рядом винтовку. Я рассказала ему почти все – не решилась рассказать только о том, что видела тогда, в комнате, и то, что делал со мной следователь.
Уже засыпая, я наконец решилась:
– Папа, ты заберешь меня с собой?
– Нет, Оксана. Ты останешься здесь.
– Но почему?
– Пойми, пожалуйста. Там – не курорт. Там война. Там убивают. И там очень тяжело жить. Холодно, голодно, жестоко.
– Это надолго?
– Эх… Если бы я знал. Русские везде. Они захватили все. Может быть, что это навсегда – хотя я верю, что наш народ будет жить свободным.
К моему удивлению, отец с Дмитрием не ушли утром. Я об этом не знала и, проснувшись, вышла как была, в ночной сорочке, в большую комнату, заспанно протирая глаза. Увидела отца и Дмитрия, пьющих чай за столом, и замерла – то ли убежать обратно в комнату, то ли с визгом прыгнуть отцу на шею. Перехватила пытливый, любопытный взгляд Дмитрия – и все-таки вернулась в комнату.
Они не выходили из дома до вечера. Ели, спали, чистили винтовки, болтали со мной. Мы разговорились с Дмитрием. Оказалось, что он из Тернополя, родителей у него расстреляли русские, а он сам успел убежать. Долго скитался, пока не попал в отряд ОУН. Русских он ненавидел люто, у него даже белели губы, когда он говорил о них.
Я рассказала ему о нашем директоре, опустив, конечно, некоторые моменты, и он сказал, что на месте наших мальчишек он убил бы его и сбежал. Именно тогда у меня зародилась смутная мысль о том, как могли получить мое личное дело – но мне почему-то было не до этих мыслей. Мне было страшно интересно болтать с Дмитрием. Мы говорили, говорили, говорили… и к вечеру я с ужасом поняла, что влюбилась. Влюбилась без памяти.
Вечером дед истопил баню, и мужчины пошли мыться. Пока их не было, я лежала у себя в комнате и думала. Я представляла себе, что утром Дмитрий уйдет туда, в лес, и, может быть, его убьют… и все. И я останусь одна. Господи, дай мне сил… Я поняла, что молюсь не за папу, а за Дмитрия – еще вчера незнакомого мне парня…
С этими мыслями я и уснула. А утром их уже не было.
Глава 9. 1941
Половину января Оксана просидела и просмотрела в окно, хотя и понимала, что днем никто из ОУН в деревню не придет. Несколько раз приезжали русские, один раз даже ходили с проверкой по хатам. В тот раз дед спрятал ее в подполье, а затем выкопал из подполья дополнительный лаз, плотно закрывающийся круглой крышкой. Туда могла поместиться только Оксана,