надо, а быть наготове, расслабиться и сосредоточиться…»
Он перевернулся на другой бок, следя за тем, чтобы не налегать на плечо и уложить ноги так, чтобы можно было вскочить одним движением. Стал следить за дыханием, вспоминая упражнения на расслабление. Чувство, которое Оней отказывался признать страхом, ушло из рук и ног и сконцентрировалось в лёгких.
Медленно сгустились сумерки, чтобы потом резко обернуться ночной теменью. Оней не спал. Он давно знал, конечно, что в мире люди умирают и убивают, что ночью на улицах небезопасно. Но вот что сам живёт в том же мире, что смерть может случиться и с ним тоже… Если Оней и знал это, знание было сугубо академическим, не имеющим никакого выхода на практику. А его мир – мир наследника лорда тэрко – исчез, не оставив на память даже брызг или обломков.
Он любил бродить в одиночку по ночному Эрлони – до недавнего времени Когда тебя каждый день окружает целая орава, это здорово действует на нервы: особенно, если из этой оравы тебе ни одно лицо видеть не хочется. Кроме, разве что, мамы, но и с ней особо не поговоришь. Не об узорах же для рукава. А о механике она сама слушать не станет. И правильно сделает – зачем ей механика?
С отцом поговорить – другое дело. Когда отец дома и когда он дома не по делу, у него случается свободное время, которое можно потратить на разговоры с сыном. Пару лет назад, когда отец ещё не был лордом тэрко, свободное время у него случалось существенно чаще…
Дхонейдо о-Баррейя вздохнул и укутался плотнее. Именно потому, наверное, он так полюбил прогулки: не столько за само брожение по улицам, сколько за то, что в финале Онея ждал кто-то, с кем можно поговорить. О-Баррейя совершенно точно знал, что мать этого знакомства не одобрила бы: наследнику герцогского рода не пристало знаться с каким-то подмастерьем. А вот отец, наверное, ничего не имел бы против. К нему постоянно по делу и без дела заходит очень разношёрстная публика. Отец судит не по родовым знакам, а по словам и делам человека. Потому, например, с ол Лезоном (хоть тот всего только граф, да и то откуда-то из провинции) говорит много и подолгу.
Не то, что с неуклюжим и бестолковым наследником.
Шагая по улице, Оней то и дело насуплено косился на встречных. Наследника назойливо преследовало подозрение, будто прохожие могут подслушать его мысли и облить его заслуженным презрением.
С новым знакомым, подмастерьем, кстати, этого подозрения не было. И вовсе не из-за разницы в положении. Просто. Болтая с приятелем о чертежах, сортах бумаги и разных архитектурных стилях, Оней меньше всего думал о разнице в положении. Если и думал, то о том, как повезло, что заказывать отцовский портрет он пришёл именно в лавку мэтра Астиваза, иначе так и не было бы никого, с кем спорить: чем больше руководствовались строители Веройге – пользой или красотой. Правда, с Мийгутом тоже не всё удавалось обсудить. Баллистикой ученик каллиграфа не увлекался, а вычисления нагоняли на него тоску. Зато рисованием, черчением и умением отличить классический имперский