в освещённой скворечне-караулке.
До караульного поста было три пролёта ломаной спирали с необоснованно высокими ступеньками.
– Хорошее упражнение для стариков – эта лесенка, – поприветствовал друга Ошта. – Давно комаров кормишь?
– С заката и кормлю, – хохотнул тот, сгребая древком алебарды со скамьи какие-то крупные и лысые комья меха, две пустые бутылки, осколок глиняного кувшина и ржавые ножницы устрашающих размеров. Скамья опоясывала караулку с четырёх сторон, являясь единственным предметом мебели в этой коробке четыре на четыре шага и с бортиками по грудь высотой. Крыша держалась на четырёх столбах, вернее, уже на трёх, потому что четвёртый подломился и сам стоял теперь только из любви к славному отечеству. Столбы сияли, обвитые масляным дымком из ламп, отражались в чёрной воде Арна, рядом с дробными отражениями факелов вдоль моста. Дальше на восток в беззвёздной темноте мороком вставал Веройге: созвездие окон и уличных факелов.
– Ты садись, – гостеприимно повёл алебардой караульный. Выглянул наружу на стук копыт, крикнул «Стой-кто-идёт» тем же скучным голосом («Отвали, Итхае», – лениво послышалось снизу и процокало дальше) и с чувством выполненного долга повернулся опять к Оште.
– Так ты здесь чего? – прогудел Итхае, почёсывая бороду.
– А тебе напарник не нужен, поскучать вдвоём? – полюбопытствовал мэтр, подавив желание тронуть свою бородку; рядом с бородищей Итхае она выглядела как-то несолидно.
– Не, это ты зря, – посерьёзнел караульный. – Я сегодня не пью.
– Заболел? – усмехнулся Ошта, разглядывая скамью. Судя по пятнам, скамья при нужде служила и столом. Обеденным, карточным, разделочным…
– Да я думаю, трёх дней пока хватит, – сказал Итхае, ставя алебарду в угол. Внизу что-то двигалось сквозь ворота на мост, лязгая, гремя и невнятно поминая Верго и «отца нашего, имперантора».
– Стойктоидёт, – на одной ноте пробасил Итхае, не оборачиваясь. Ответили неразборчиво, но, судя по тону, – матерно.
– Слушай, вот давно хотел спросить, – начал Ошта, ещё раз глянул на лавку – и сел. – Ну зачем у тебя алебарда? Не лук, не дротики, не копьё, не рог, чтобы объявить тревогу, – алебарда!
– Да пёс его знает. Традиция, пепел ей в душу. А я сам их терпеть не могу. То есть, в строю против конницы, положим, ещё куда ни шло, а так… Тьфу.
– А что Устав говорит? Вот, скажем, те, что гремели сейчас внизу – были они зангские наёмники…
– Да Кироч это был, – зевнул Итхае. – Из третьей сотни. И дружки его, такие же, опора гвардии. Они чуть не каждый второй день собираются, к этому времени как раз глаза зальют – и тащат задницы в приёмную, проситься на поля сражений. Во славу Вечных и императора.
– Ладно, – не стал спорить Ошта. – Вот пускай я крадусь сквозь Синие ворота в Веройге, и на лице у меня явственное намерение (Ошта изобразил «явственное намерение», Итхае гулко хохотнул) покуситься на святое… (он