прошептал толстяк и опять тяжело, глубоко вздохнул. – Отец Николай без исповеди к Причастию не пускает. Ну, ничего, в другой раз. В следующее воскресенье. А вы католик? Что ж вы… тут?
– Я люблю Россию, – шепнул в ответ Рауль. – Православие… привлекает меня… я бы…
Не договорил: «Я бы принял его».
– А я вот вынужден любить Францию. – Толстяк достал из кармана смокинга огромный носовой фуляр и шумно, смачно высморкался. – Молодой человек, приглашаю вас ко мне отобедать! Я вижу, вы южанин! Вы давно в Париже? Где остановились?
– Спасибо, – сказал Рауль, радостно задрожав – и от неутолимого юного голода, и оттого, что побывает в русской семье – первой русской семье в Париже. – Принимаю ваше приглашение. Как вы догадались, что я с Юга?
– Произношение, – хрюкнул толстяк. – И смуглота! Барон Черкасов! – Он поклонился, в свете свечей маслено блеснула круглая, как тонзура, лысина.
– Рауль Пера.
Причастники, со сложенными на груди руками, медленно отходили от сияющего, как Солнце, потира со Святыми Дарами. На глазах у людей блестели слезы. Слезы катились по щекам. Прожигали скулы. Таяли в белизне воротников, в складках платков, в кружевах и бедных, потертых сукнах перешитых в пальто шинелей.
*
Обед у барона Александра Иваныча Черкасова удался на славу. Француженка-жена наготовила всего: на стол поданы и лионские кенели, и пиринейское жареное баранье мясо, и жюльен с грибами, и речная форель в белом соусе с лимоном. Разумеется, море вина! «Вы какое более любите, месье Пера, белое, красное или розовое?» – смеясь, спросил барон. Ловко откупоривал бутылки одну за другой. Шумно, наслаждаясь ароматами, нюхал бутылочные горлышки. Рауль растерялся, хотя в Ницце перепробовал, кажется, все вина Лазурного берега. «Какое вам будет угодно», – промямлил.
В гостиной мелькали девушки: одна, другая, третья. У Рауля зарябило в глазах. Девушки все – в коротких, по колено, платьях, по моде Додо Шапель. Кажется, вбежала четвертая девушка, или ему так показалось?
– У меня пятеро детей! – гордо воскликнул барон Черкасов и поправил на груди белоснежную салфетку, заткнутую за воротник рубахи. – Четыре дочери и сын Иван! Я всем дал русские имена, хоть женка и противилась!
Он обернулся к одной из девушек и прокричал по-французски, крепко раскатив последний слог:
– Alexandra-a-a-a!
И добавил по-русски:
– Дура.
Рауль испуганно открыл рот. Барон расхохотался.
– Ничего не понимает!
Девушки садились за стол и клевали еду, как птички; тут же вспархивали и улетали. «Птичий базар, как в Санари».
– Никто из моих детей не говорит по-русски!
Барон хотел выкрикнуть это весело, а получилось – отчаянно. Рауль поспешил протянуть руку к бутылке арманьяка, сам разлил по армаде рюмок. Он чуть опьянел и уже освоился.
– Рауль, вы умеете есть авокадо? Вы ели когда-нибудь авокадо?
– Нет… нет!
Зачем