рот. Что ж, притерпеться вполне можно. Видно от горячего чая челюсти намертво зацепились и не выпадают. Значит, жизнь возвращается.
Ночью тишину нарушили чьи-то радостные вопли и шум. Затем послышались гулкие удары по двери камеры. Но где-то далеко. Били явно ногами. Почти сразу раздался топот ног охранников, грохот запоров, короткая возня и всё стихло.
Утро принесло разгадку этого неординарного события. Для начала впервые не открылись двери камер, и был нарушен столь трепетно ожидаемый утренний парашно-туалетно-помывочный спринт. Завтрак сунули через кормушку.
– А когда откроются двери? – спросил я через щель у вертухая, надзирающего за раздачей еды.
– Вы все наказаны за нарушение режима.
– А когда можно будет вынести crap (дерьмо)?
– Какое?
– Разное. Shit, urine.
– Что?
– Excrement, stool, сaca, poop, doo-doo, – я напрягся, вспоминая все доступные мне названия фекалий, всё больше ёрзая от нетерпения. И так еле дожил утра, а тут такое изменение распорядка. Может ему парашу на руке взвесить или продемонстрировать судорожно сжатую задницу, отгоняя туалетной бумагой упорно прорывающиеся желудочные газы?
– Не понимаю.
– У меня в камере нет WC, а palju переполнилась. Слишком маленькая вместимость, чтобы хватило одному даже до обеда.
Баландёр, который продолжал торчать у моей камеры и прислушиваться к нашему разговору, откровенно заржал и очень громко стал что-то втолковывать вертухаю.
По этажу моментально стал нарастать злорадный гогот с циничными комментариями, несущимися из открытых кормушек. Лицо вертухая приобрело нездоровый оттенок. Он выхватил рацию и исчез из моего поля зрения.
– Эй, русский, может ещё одну порцию каши? – весело проорал баландёр, явно играя на развлекающуюся публику.
– Мне и эту девать некуда, – отрезал я, прикидывая, какую ёмкость могу безболезненно пожертвовать под ликвидацию после переполнения параши. Жаль, что такая сочная русская рифма как каша-параша не имеет аналогов в моём несовершенном английском.
Однако, некоторых и так зацепило. Судя по раздающимся выкрикам, у народа в идеях и предложениях недостатка совсем не ощущалось. Слишком больной вопрос для всех канализационных лишенцев.
Прямо на глазах стала объединяться очередная республика советов, за избавление параш от тяжёлого гнёта и честный доступ к свободным унитазам24.
Вертухай вернулся в сопровождении парочки встревоженных коллег. Те рассредоточились по коридору, перекрывая выход на лестницу и проход к будке. После этого раздался долгожданный скрип ключа двери.
Я подхватил парашу и враскарячку, но весьма целеустремлённо потрусил по привычному маршруту между пунктами утилизации. И если опорожнение параши и её обработка заняли всего несколько секунд, то с унитаза меня сумели согнать только после третьего предупреждения. Из туалета я вышел, покачиваясь, полностью умиротворённый и с блуждающей на губах улыбкой. Даже захотелось сделать что-нибудь