в Иране и Сирии и создали централизованную структуру (орден – государство в государстве), оказавшуюся способной более 150 лет противопоставлять себя всему окружающему миру. Их мощь основывалась не столько на их военной силе, сколько на систематической практике политических убийств. Множество вождей крестоносцев, сельджукских сановников и египетских мамелюков погибло от рук бестрепетных асассинов-смертников, посланных Горным Старцем из Аламута (так назывались глава секты и их крепость в северо-западном Иране близ Каспийского моря).
Правление Старцев, наводившее ужас на все соседние страны, было прервано только нашествием монголов, которые, будучи еще варварами-язычниками, не вникли в вероисповедные тонкости мусульман, сравняли с землей Аламут и перебили все его население (т. е. они поступили так, как крестоносцы во Франции поступали с катарами). Мамелюки воспользовались замешательством и сделали то же самое с опорными пунктами низаритов в Сирии.
Низариты, как единая политическая сила, рассеялись, но не исчезли. В отличие от альбигойцев, они навсегда остались в памяти народов как устрашающий прецедент. Во всех европейских языках слово «асассин» с тех пор означает «убийца». Хотя с точки зрения ортодоксального Ислама все они были несомненные еретики, их былая пугающая слава способна и сейчас подавать вдохновляющий пример мусульманским экстремистам. Число их открытых последователей в разных районах Азии достигает теперь нескольких миллионов человек.
Поскольку гностические секты (и катары в Европе, и исмаилиты в Азии) веками подвергались гонениям, в их среде выработались привычные способы маскировки под ортодоксию, которые получили арабское название «такыйя» – мысленная оговорка. Член такой секты может (и часто даже должен) скрывать свою религиозную принадлежность и расхождение с общепринятой догматикой, внешне выполняя все правила общины, в которой он живет. При такой тактике никто не может знать наверняка, сколько из правоверных принадлежит к этой секте.[4] Более того, уровень знания своих первоисточников у мусульманских (да и у всех прочих) масс сегодня таков, что отличить ересь от ортодоксии в своей вере они могут не более, чем могли это сделать крестоносные рыцари в ХIII в.
Никто из мусульманских священнослужителей не гарантирован от мести тайных асассинов, если он публично попытается протестовать против их практики использования понятия «джихад» в политических целях, которое в последние годы стало чуть ли не нормой. Не скрывается ли за идеологией шахидов, которая в столь короткое время распространилась по всему мусульманскому миру, несмотря на очевидное противоречие с Кораном, влияние тайной секты, сильной своей древней верой и хранящей опыт тотальной войны против всего мира?
Представители крайних мусульманских организаций уже не раз открыто заявляли, что «западный мир обречен, потому что они слишком любят жизнь, а мы любим смерть».