на самолёты, ничуть не сомневался, что станет лётчиком).
Вот так, идя вперёд с повёрнутой назад головой, он не заметил, как уткнулся во что-то мягкое. И только запах – дыма, лекарств, полевых госпиталей, эшелонов с ранеными – это был запах мамы. Он обеими руками обнял её и посмотрел вверх. Стройная, невысокого роста, Лаура была похожа на девочку-подростка. Она обнимала поочерёдно то сына, то мать, пытаясь сразу обоих взять в объятия.
– А где Пауль? – спросила фрау Эльза.
– Его не отпустили, – ответила Лаура. – Не разрешили сразу двум военным врачам покинуть госпиталь.
Они приехали домой. Лаура приняла ванну и вышла оттуда в мягком белом пушистом домашнем халате и комнатных тапочках. И сразу перестала быть военным врачом, стала мамой и дочерью. Они сели за стол и долго говорили, забывая о еде, обо всём на свете. Лаура расспрашивала, как они тут без неё жили, рассказывала, как она там, далеко, на Восточном фронте, лечит своих раненых – солдат вермахта. Фрау Эльза качала головой, не представляя, как её хрупкая дочь ставит на ноги сотни, а то и тысячи немецких военных.
– Говорят, там местное население совсем дикое, – сказала она.
– Люди как люди, – пожала плечами Лаура. – Везде люди живут.
Вечером, уложив спать Августа, мать и дочь ещё долго разговаривали.
– Я приехала на десять дней, – сказала Лаура, – а потом снова – к операционному столу.
– Как же так! – воскликнула фрау Эльза. – В августе у твоего сына первый юбилей в жизни – пять лет, а тебя не будет с ним?! А в сентябре у меня настоящий юбилей, а потом бенефис в театре. Я думала, что моя семья будет сидеть в первом ряду в полном составе на бенефисе. Я уже заказала пять концертных платьев – шикарных, роскошных, и одно – на банкет после бенефиса. Неужели вы не приедете?!
– Не забывай, что мы всего лишь солдаты фюрера. Но на твой бенефис мы обязательно приедем. К счастью, ты очень известная певица, тебя многие знают и любят, поэтому наше командование, зная, что я – твоя дочь, непременно нас отпустит на твой юбилей.
– Лаура, Лаура, – качала головой фрау Эльза. – И почему ты не стала музыкантом? У тебя прекрасные данные для этого. Ты замечательно играла на скрипке, могла бы сейчас сидеть в оркестре в нашем театре, а не ходить в пропахшей лекарствами военной форме.
– Мама! Мы не воюем, мы спасаем жизни, а это гораздо важнее музыки!
– Дочь моя! Искусство вечно! Меняются правительства, общественные формации, а искусство неизменно живёт. Оно лечит заблудшие души; служить искусству – вот высшее предназначение на земле. И мне дико видеть свою дочь в военной форме, я привыкла тебя видеть со скрипкой в руках.
– Хочешь знать правду? – устало спросила Лаура. – Именно потому, что ты меня заставляла заниматься скрипкой, я теперь ненавижу музыку.
– Да что ты такое говоришь! – всплеснула руками фрау Эльза. – Музыка – это святое!
– Да, я ненавижу музыку. И театр тоже, потому что я тебя никогда не видела,