и скажи, чтобы через два часа вынесла нам с тобой одного бобра вон к тем мосткам, – Дмитрий Анатольевич указал пальцем направление. – А мы этого бобра там и примем у нее.
– Мол, вроде как вы поймали? – догадался работник.
– Не я, а ты, – Глазычев подмигнул подчиненному. – Денег я тебе за такую уловку, конечно, не дам – если, конечно, за два часа мы с тобой ничего не найдем. А пол-литра сегодня с ребятами и разопьешь. Надо, так сказать, создать рекламу.
– Дык как я создам рекламу с одной бутылки-то? – искренне удивился Свиристелкин. – Енто только одно неудовольствие трудящихся масс.
Дмитрий Анатольевич со вздохом полез в карман, извлек из него портмоне, достал и протянул подчиненному сто пятьдесят рублей:
– На. И чтоб реклама была по полной программе! Пошли.
– Сделаем, Анатольевич! – расплылся в улыбке Свиристелкин. – Я сейчас вас догоню, только Клавке про бобра скажу.
– И держи язык за зубами, – напутствовал раздухарившегося мужичка хозяин зверофермы и зашагал к реке.
– Во, Анатольевич, я еще биноклю взял, – радостно сообщил рабочий, спустя пять минут нагнав начальника. – Аванс ведь отрабатывать надо, верно?
– Верно, – безрадостно буркнул Дмитрий Анатольевич, которого не очень прельщала перспектива два часа жариться на солнцепеке. Однако что поделать? Корпоративная дисциплина… – Только бинокль-то тебе зачем?
– Как зачем? – весело удивился Свиристелкин, бойкость которого легко можно было понять. – Бобры ведь не только на этом берегу могут быть, правильно? Им не слабо и через речку сигануть. Плавают-то они – не нам чета. Не беспокойся, Анатольевич, все обсмотрим, – уверенно заверил хозяина зверовод. – Уж кто-кто, а я их повадки знаю дословно.
– Досконально, – поправил Дмитрий Анатольевич.
– Во-во, – согласился Свиристелкин. – Клавке я уже сказал, чтоб, значит, все втихаря сделала. Она, значит, вынесет, а потом сразу за рекламой побежит. А то магазин до шести, может не успеть.
Слушая непрерывные излияния свинячьего восторга подчиненного, Глазычев мерно вышагивал по крутому берегу Тосны, стараясь держаться у самой кромки воды.
– Анатольевич, погоди-ка, – вдруг замолчал мужичок и поднес указательный палец к губам, велев Глазычеву, который и так не произнес ни слова, замолчать. – Тута для бобров хорошее место, – прошептал Свиристелкин, – я сейчас гляну.
Он повертел головой по сторонам, поднял с земли длинную суковатую палку и осторожно двинулся к отвесному берегу, густо заросшему можжевельником. Добравшись до обрывистой кромки, зверовод лег на живот и осторожно раздвинул ветки кустарника.
– Видал, Анатольевич, а? Ты видал? – радостно заверещал работник фермы, едва не сорвавшись вниз с высокого и почти отвесного берега. – Я кусты раздвигаю, а он сидит себе, как фон-барон, палочкой в зубах ковыряет!
– Кто сидит-то? – Дмитрий Анатольевич немного растерялся от внезапного крика.
– Да бобр же! – сообщил Свиристелкин. – Здоровый такой! Должно быть – бобриха.