в её пятиэтажном доме. А потом вместе решили: важен комфорт, а не престиж, и перебрались в этот.
Далее, я интересуюсь, когда и как он от собирательства и коллекционирования произведений искусства пришел к меценатству. В голове у меня с моей советской ментальностью уже рисуется образ мецената с идеалами добра. Никита Дмитриевич остужает меня вопросом: почему в Америке так много прекрасных музеев? Потому что даритель снижает свои налоги, которые списываются на сумму пожертвования. Так что дарить побуждала не совесть, а экономия. Иначе говоря, выгода! Ещё пример. С моим советским максимализмо-м в очередной раз пытаю князя, что он чувствовал, когда мать говорила ему, уже взрослому сыну: иду на явочную квартиру, чтобы писать очередной донос. Никита Дмитриевич на мгновение перенёсся в те времена и тут же отвечает: «Я чувствую боль за мать, что ей это приходилось делать. Я всегда очень любил мать и никаких нравственных терзаний не испытывал! Выживать надо было! Отца, которого поначалу выпустили, снова посадили и к тому времени уже расстреляли!..»
С той первой встречи я помнил, что элегантность в одежде князя была притчей во языцех у журналистов. Его склонность к гедонизму, как и моя, вне всякого сомнения, следствие пережитой бедности и безденежья в наших эмигрантских семьях: князя Никиты Лобанова-Ростовского в Царской, а затем социалистической Болгарии, и моей семьи в Стране Советов.
О хлебосольстве и благотворительности
Жизнь перемешивалась с сюжетом, который сложился у меня ещё до того, как я начал писать книгу. Наше общение с Никитой Дмитриевичем было ежедневным, на самом пике, когда он предложил мне присутствовать на встрече с его приятелем Диком Кулсоном, крупным адвокатом в прошлом, которого знал ещё по Нью-Йорку. Они не виделись 20 лет. Приятель прилетел с Багамских островов, намереваясь собрать материал и написать очерки о коллекционере Никите Лобанове-Ростовском. Встреча прошла более чем обыденно: без цветов для супруги, без багамских сувениров. Позже, на мой вопрос насчёт цветов князь улыбнулся: «Нет, это не принято на Западе!» Но ведь я-то пришёл в княжеский особняк со своими старыми представлениями! Я знаю, что и цветы, и сувениры, и дружеские объятия должны быть непременно. Знаю также, что гостя надо угостить…
Живя в Лондоне, посетителей и гостей принимаю редко, но если они случаются, чаи с ними гоняю и даже готовлю для них борщи. Жадным себя не считаю. Хотя скупость иногда подмечаю и тогда стараюсь доказать обратное. Пятьдесят лет я прожил в голодающей стране с хроническим дефицитом, прежде всего, продуктов питания. При нищенском уровне жизни значение подарков, уровень приема гостей у моего поколения преувеличено. А подсознание не меняется даже в эмиграции.
Когда мои студенты едут в Россию и потом рассказывают о необыкновенном гостеприимстве русских, я советую не обольщаться. Характер нации, традиции – тут последнее дело! И если вы попали в сети этого хлебосольства, то будете себя чувствовать крайне неловко, видя,