бы животные умели думать, то точно так же озаботились бы существованием зла, как мы? Надеюсь, их избежит сия участь!
Мы оба рассмеялись и какое-то время молчали.
– Мигель, – обратился он ко мне, почувствовав, что я уже не так защищаюсь, – борьба, о которой ты говоришь, существует только в уме человека, а на самом-то деле это не хорошее и плохое борются друг с другом, а правда с ложью. Когда мы верим в правду, мы чувствуем себя хорошо и в жизни у нас все хорошо. А если мы верим в неправду, в то, что разжигает в нас страх и ненависть, то становимся фанатиками. И тогда появляется то, что люди называют злом, – злые слова, злые намерения, злые действия. Все насилие и все страдания в мире – оттого, что мы постоянно лжем самим себе.
Мне вдруг вспомнились слова великого философа: «Людей мучают не сами вещи, а представления, которые они создали себе о них»[19]. У кого я прочел это, чьи это слова? Кажется, он был немец. Нет, француз.
– Не нужно, Мигель, – строго сказал дон Леонардо, прерывая мои раскопки в памяти. – Пожалуйста, прекрати это, – теперь уже терпеливо сказал он. – Великие мысли нужно использовать в жизни, а не копить в картотеке. Знания нужны, чтобы нести послание жизни. Сами по себе они – совсем не послание. Если отдать им бразды правления, они сведут нас с ума.
Я чувствовал, что он прав, и, чуть помедлив, сказал ему об этом. Он откинулся на спинку садового кресла и долго смотрел на меня, что-то обдумывая. Я решил, что наш разговор окончен и, раз я с ним согласился, могу быть свободен. Можно схватить на кухне эмпанаду[20], попрощаться и ехать обратно в город, туда, где ценят остроту моего ума и языка.
– Мигель, – сказал он с таким серьезным выражением лица, что мне стало ясно: никуда я не ухожу. – Я вижу: ты из кожи вон лезешь, чтобы произвести на меня впечатление, доказать мне, что ты достаточно хорош, и я тебя понимаю. Тебе это нужно, потому что ты сам себе еще не доказал, что достаточно хорош.
У меня слезы навернулись на глаза. Я понял, что зря терял время – все мои старания выглядеть уверенным оказались напрасными. Всеми своими рассуждениями и разглагольствованиями я лишь пытался спрятать страх показаться недостаточно умным и находчивым. Дон Леонардо видел больше, чем я, и знал обо мне больше, чем мне самому хотелось бы знать. Я отвернулся, не в силах справиться с правдой, глядевшей на меня из его проницательных глаз. Я отвернулся, но остался. Остался, чтобы слушать.
Он многое мне рассказал в тот день, но на то, чтобы все понять, у меня ушла целая жизнь. Больше всего на свете каждый из нас хочет найти истину, а ее невозможно изъяснить словами. Как все, как всё, истина – это тайна, притворяющаяся ответом. Буквы, которые я учил в школе, указывают на откровения, которые, в свою очередь, указывают на тайну. Истина существовала до появления слов, до возникновения человечества и известной нам Вселенной. Истина будет существовать всегда, а язык был создан, чтобы служить ей. Слова – это инструменты нашего искусства, которые помогают нам рисовать образы истины на полотне