гавани, где дымка красно-зеленой пыли, поднятой путешественниками из Рима в Византию, вечно висела над группками крыш, у Эпифания имелся склад. Чтобы добраться до его конторы, приходилось пересекать двор, на котором загружались и разгружались его повозки. На этом дворе стояла в тот день колесница – ее оглобли покоились на колодах, а лошади были выпряжены и шумно пили из корыта. Колесница была так не похожа на обычные повозки, запряженные быками, что при виде нее я резко остановился, а потом подошел, чтобы рассмотреть ее получше. Было очевидно, она проделала нелегкий путь: из-за грязи невозможно было угадать ее первоначальный цвет. Это была быстрая и крепкая повозка, созданная для боя, – военная колесница – и, найдя на верхнем этаже Эпифания, я спросил, чья она.
Он бросил на меня хитрый взгляд и ответил:
– Возничий не назвал своего имени. Он просто попросил, чтобы я за нею присмотрел.
– Римлянин? – уточнил я.
– Несомненно.
– Один?
– Нет, у него был товарищ – возможно, гладиатор. Оба они молодые, сильные люди.
– Когда они прибыли?
– Час назад.
– И где они сейчас?
– Кто же знает?
Эпифаний пожал плечами и показал желтые зубы.
И тут меня осенила ужасная догадка.
– Ты вскрывал мои письма?! Ты выследил меня? – воскликнул я.
– Господин, я потрясен. Воистину… – Торговец раскинул руки, чтобы продемонстрировать свою невиновность, и огляделся по сторонам, словно молча взывая к невидимому судье. – Как можно предполагать такое?!
Мерзавец Эпифаний! Для человека, зарабатывающего на жизнь обманом, он изумительно плохо умел врать.
Я повернулся, выбежал из комнаты, бросился вниз по лестнице и продолжал бежать до тех пор, пока не увидел нашу виллу. Неподалеку по улице слонялись двое людей, с виду – грубых негодяев, и я замедлил шаги, когда эти два незнакомца повернулись, чтобы на меня посмотреть. Я нутром почуял, что их послали, чтобы убить Цицерона. У одного из них от брови до челюсти тянулся сморщенный шрам: Эпифаний сказал правду, то был боец, явившийся прямиком из гладиаторских бараков. А второй, возможно, был кузнецом – судя по чванному виду, он мог быть самим Вулканом – с бугристыми загорелыми икрами и предплечьями и с черным, как у негра, лицом. Он окликнул меня:
– Мы ищем дом, где живет Цицерон!
Когда же я начал ссылаться на свою неосведомленность, он прервал меня, добавив:
– Скажи ему, что Тит Анний Милон явился прямиком из Рима, чтобы выразить ему свое почтение.
В комнате Цицерона было темно – его свеча погасла из-за недостатка воздуха. Он лежал на боку лицом к стене.
– Милон? – монотонно повторил он, когда я обо всем рассказал ему. – Это еще что за имя? Он грек, что ли?
Но потом Марк Туллий перевернулся на спину и приподнялся на локтях.
– Подожди… Не выдвигался ли недавно на должность трибуна кандидат с таким именем?
– Это он и есть, – закивал