Но я видела его… Он приходил меня убить. Никогда его не встречала раньше. За что? Я не занимаю важного поста, у меня нет заклятых врагов, я не миллиардер, в конце концов, а просто журналист, но не вела жутких расследований… Так за что? Пойми, я не сошла с ума. Ты мне веришь?
– Верю, – гладил ее по плечам Артур. – А когда в окно стучалась во время пожара, помнишь?
– Нет! В том-то и дело, нет!
– Хорошо, хорошо. Успокойся. Дашенька, давай так. Ты приехала к матери, до какого места помнишь?
– Застолье… Расходились гости… И все. Потом сразу больница.
Государь
В парадную залу Головинского дворца в Немецкой слободе ворвался вихрем человек огромного роста, однако он был заметно узок в плечах, в простой и далеко не новой одежде, с добродушным лицом и удивительно живыми, огненными глазами. Он задержался на мгновение, оглядывая хозяйским глазом залу, где присутствовали одни мужчины, расположившись группами по всему пространству залы. Все, завидев государя, склонились в легком поклоне, приветствуя царя, а тот остановил взор на двух арапчиках, пугливо озирающихся. Обоих держал за руки Уткин с виноватым и молящим выражением глупых глаз. Петр широко заулыбался и зашагал в конец залы, где для него было приготовлено кресло, у которого и стоял Уткин. Царь прямиком направился к черным мальчикам, на ходу давая отмашку склонившимся в поклоне, мол, вижу ваше приветствие, довольно. Ибрагим инстинктивно втянул голову в плечи, завидев приближающегося великана, но почти сразу перестал бояться его, так как великан подхватил мальчика сильными руками, поднял вверх, раскатисто расхохотался и чмокнул в щеку. Старшего брата Петр потрепал за подбородок и запустил пальцы в курчавую голову. Вельможи по-разному реагировали на новую причуду Петра – арапчат. Старый князь Долгорукий не удержался, буркнул себе под нос брезгливо:
– Эдакого чернущего облобызать… Тьфу!
Но тут же воровато огляделся по сторонам, ибо в своре собачьей рот надо держать на замке, всегда отыщется мерзавец, который донесет государю всякое случайно брошенное слово, да еще приврет с три короба, а там уж какой настрой у Петра будет, плохой – не возрадуешься. Однако слова князя были услышаны боярином Вяткиным, но на сей раз он поддержал Долгорукого:
– Твоя правда, князь. И создал же господь породу такую страшную – глядеть тошно. На что сии арапчата государю? Людей пугать?
– Нынче мнения нашего не спрашивают, – тихо подал голос князь Борятинский, – нынче на все наши рассуждения одно слово у государя – варвары.
Все трое сокрушенно и разом, но очень тихо, вздохнули. А Петр, оглядев довольным взором подданных, произнес, широко улыбаясь:
– Хороши арапчики! Угодил Рагузинский! Чем же выделил он этих отроков от иных?
Первый порыв Уткина Степана был бухнуться в ноги государю по привычке и ударить челом в пол. Но он вовремя спохватился, ибо Петр кнутом отучал от раболепия. Неуклюже склонившись в немецком поклоне, Уткин отвечал царю:
– Оба арапчика, государь, роду