проговорила она, не выказывая, однако, желания избавиться от его общества.
Он не знал, что сказать. Он не смел выдать своей осведомленности о ее несчастье – ведь он узнал о нем не от нее самой. И не смел сказать: «Я вас люблю, я хочу вас утешить, потому что люблю», хотя сгорал от желания, чтобы она повернулась и выплакалась на его плече.
– Вы прекрасная и добрая, вы заслужили счастье, – сказал он глухо. – Мне невыносимо тяжело видеть ваши слезы.
– Вы очень добры, но помочь мне нельзя, уже невозможно. – Она невидящими глазами смотрела на долгие тени. – Мне лучше умереть, правда, хочу умереть, – сказала она, и слезы хлынули из ее глаз. – Мне надо умереть, – выкрикнула она, – надо умереть, раз Гарри умер.
– Я знаю о вашей трагедии, мисс Алабастер. Мне бесконечно жаль вас. Я уповаю на то, что вы найдете утешение своей душе.
– Нет, вы ничего не знаете, – отвечала Евгения. – Ничегошеньки. И никто не знает.
– В таком случае вы по-настоящему мужественны. Пожалуйста, не падайте духом, – он судорожно пытался подобрать нужные слова, – в вас все влюблены, вы просто не можете быть несчастной.
– Неправда. Все не так. Они полагают, что любят, но на самом деле не могут. Не могут. Я не могу быть любима, мистер Адамсон, не способна быть любимой, это мое проклятие, вы ведь не понимаете…
– Уверен, что вы ошибаетесь, – возразил он пылко. – Я не знаю никого более достойного любви, никого. Вам следует знать – я не имею права… если бы моя жизнь, мое положение в этой жизни были другими… короче говоря, я был бы готов на все ради вас, мисс Алабастер, вы должны это чувствовать. Я знаю, женщины чувствуют подобные вещи.
Она чуть вздохнула, почти утешившись, как ему подумалось, и опустила голову, перестав смотреть с неподвижностью статуи через канаву.
– Вы добрый и милый, – неожиданно ласково сказала она. – И мужественный. Пусть вы и не понимаете меня. Вы так добры ко всем, и к девочкам тоже. Какое счастье, что вы с нами.
– Это я почитал бы за огромное счастье, если бы вы назвали меня другом, несмотря на все различия между нами, если бы вы мне хоть чуть-чуть доверились. Не знаю, что я такое говорю: с чего бы вам доверяться мне? Я бы так хотел что-то для вас сделать. Все равно что. Вы ведь знаете, что у меня совсем ничего нет. Сплошные фантомы. Но все же, прошу вас, повелевайте мною, если хоть как-то я могу вам пригодиться.
Она вытирала глаза и лицо кружевным платочком. Веки ее припухли и порозовели. Это его тронуло и возбудило. Она усмехнулась:
– Девочкам вы подарили стеклянный муравейник и улей. А мне однажды обещали облако из бабочек. Неплохая идея.
Она протянула ему маленькую руку, как всегда затянутую перчаткой, и он прикоснулся к ней губами, запечатлев невесомый, словно бабочка, поцелуй, который тем не менее колющей болью отозвался в его теле и затрепетал в жилах.
И он решил подарить ей бабочек.
Он понял, как она несчастна, и его отношение к ней изменилось. Он захотел защитить