сунулись в одну лавочку, другую. Бесполезно, всюду от ворот поворот. Вдоволь накормленные пустыми обещаниями: зайдите через дней десять, позвоните через недельку, может, что-то найдется, они притащились к нам. Разговор не клеился, да и что я им могла сказать? Но с тех пор Лилька опять, как в школьные годы, зачастила к нам домой. Я припираюсь с работы никакая, а она меня уже поджидает. Бабка и так, и сяк объясняла ей, что я устаю, но она пропускала это мимо ушей. Упрямая, зараза, если ей что-то надо, все равно своего будет добиваться. Так добивалась бы в тех конторах, куда ходила, обещали же ее пристроить вместо какой-то девахи, уходившей в декретный отпуск. Целый месяц за ее еврейский нос водили. Правда, потом оказалось, что никто в этой конторе и не собирался рожать, так от Лильки просто открестились.
Мне жалко было подругу. И с кавалерами у нее ничего не получалось. При такой ее внешности в Одессе нужно иметь или большое счастье, или семью, где денег куры не клюют. А у них что клевать было? Цепочка на тонкой Ритиной шее и еще сережки, даже не знаю, золотые ли. Я, признаться, с моей работой ухажерами тоже похвастаться не могла. Кончились они. Это пока учишься в институте, все новые и новые знакомства, мальчишек полно. А сейчас все как вымерли. Летом в Одессу слетается погулять и помахать крылышками туча красивых барышень со всего Союза. Оседают либо здесь, либо увозят добычу к себе домой. И так год за годом, моя бабка называет их саранчой. Притащит с Седьмой станции молоко и приговаривает: все, туда больше ни шагу, все саранча похватала. Но если бы только продукты сжирала, черт с ними, так нет, она еще облепляла и уводила лучших ребят с высшей мореходки. Ее знаете как в Одессе расшифровывали: ОВИМУ – «Ослом вошел и мудаком ушел». Эта саранча и моего рыжего Стаса заглотнула, не подавилась. Исчез парень, а как клялся в любви, то да се. Вот и остается теперь мне, буйной головушке, каждый день из дома выскакивать ни свет ни заря, в половине седьмого и возвращаться, когда народ давно наслаждается прелестями вечерней жизни. К девяти вечера еще хорошо, и ни выходных и проходных.
Год на базе пролетел, как один день, а за ним уже и второй потянулся. Вот если бы так время летело, пока учишься! Я бы с Лилькой, честно, с удовольствием поменялась бы, хотя бы немножечко поволынить, ощутить себя свободной от этой проклятой работы. Участочек в плановом отделе мне отвалили от всей щедрости: учитывать вновь поступающую продукцию, следить не только за завозом, но и за тем, как выполняется план ее закладки на зимнее хранение. Каждый день горы бумаг, ведомости, как простыни, хоть заворачивайся в них. Были бы они полотняными, тогда смочили бы и спасались от жары. И все на тебя орут, скорее, скорее. Если проскакивала ошибка, наша старшая матерком обкладывала почем зря, слышно было до проходной. Пьяненькие работяги посмеивались: сколько в ней веса, пудов шесть? Вот и мата столько, нас там рядом не стояло. Придя в бешенство, старшая вообще могла запустить толстенную папку, бумажки веером разлетались из нее по кабинету, и я еще ползала на карачках, собирала их.
Но она была отходчивой