– вечер, тихий и поздний, мы идём, улыбаясь друг другу и говорим, говорим, говорим… Я не обижаюсь на тебя, когда ты заявляешь, что я «впадаю в детство» или, когда слышу, как ты спрашиваешь обо мне у домочадцев: «Надя уже уползла?» – потому что, когда ты со мной, слишком, мне слишком ясно: я – лучшая, и нет других.
Сашка, ты был мне другом, а для меня это значит – им и останешься, ведь дружба, как и любовь, не умирает…
Часто в моих снах мы нежны друг с другом, как настоящие брат и сестра, влюблённые в своё сходство.
В жизни всё было немного не так.
И ты до сих пор не знаешь, какое место занял в моей судьбе, и что твоя семья – мой второй дом, и что я очень люблю твою маму – безотносительно к тому, что она теперь обо мне говорит, ведь прошлое не меняется, и оно было прекрасно. И я никогда не забуду тот год – навсегда знаменательный в моей жизни по другой причине, – который мы провели под одной крышей, живя как одна семья.
Я помню наши детские встречи и твой визит в Нарву с Вадимом зимой 87-го. Я лежала в больнице с переломанным носом, и вдруг ты появился – худой и длинный. И лето – кошмарное лето моего провала. Мне хотелось бы оказаться под трамваем, но я долго-долго слушала тётю Лиду, её спокойный неторопливый украинский говорок – ночь прошла, начался рассвет – и я продолжала жить. И следующий мой приезд с группой на зимние каникулы в 88-м… Но тогда это был ещё не ты и это была ещё не я, которая теперь пишет эти строки…
89-ый… Я написала 89-ый – и долго сидела в раздумье. Это совершенно особый для меня год – год, с которого началась моя настоящая история. Всё, что было до – только прелюдия, предисловие к жизни (мои обобщённые впечатления от того периода, ещё не зная будущего, я так и назвала – «Прощальная прелюдия»).
Я помню наши совместные вечера – над книгой английских сказок, когда мы, склонив головы над очередной страницей, почти касаясь друг друга, старательно играли в переводчиков; наши шахматные баталии (из которых ты так редко выходил победителем), сопровождавшиеся словесной пикировкой, полной скрытого смысла, иносказаний и недомолвок. Мне нравилось играть с тобой – даже проигрывая, ты расточал мне комплименты… Шахматы увлекали меня, уводили от тяжёлых раздумий, помогали сделать менее мучительным ожидание очередного звонка. Так весело бывало, помнишь, когда мы собирались в детской – ты, я, Вова, Костик, тётя Лида – слушали музыку, спорили, разговаривали. Сколько шуток и смеха звучало тогда! Тётя Лида в пылу очередного спора изобретала какое-нибудь новое слово, и мы покатывались от хохота, а она сама смеялась громче и заразительнее всех. У тебя чудесная мама! Да, я помню все твои жалобы, но когда-нибудь ты поймёшь, что я права. Мы часто собирались так, забывая все дела, только появление дяди Лёни или Срегея разбивало нашу весёлую компанию: разговоры смолкали, смех звучал принуждённо – и вот уже Вова уходил к друзьям, Костик вновь брался за уроки, тётя Лида отправлялась к телевизору, а мы с тобой – на кухню. Нас тянуло друг к другу. Мне нравилось встречать твой взгляд – то задумчивый, то восхищённый.
– Ох, до чего ж ты капризная! – жаловался ты. – Я капризных