а навредил.
Прошел не один месяц, и вот, наконец, Верховный суд отменил приговор, вернув дело в прокуратуру, чтобы провести новое следствие.
Это могло, наверно, случиться и раньше, если бы не Додонов: он писал, требовал, угрожал. Был он и у меня – симпатичный, скромный такой, с тихим голосом, придавленный горем, которое на него свалилось.
– Что это вы, – сказал он с укором, – о гуманизме рассуждаете, о совести, а выгораживаете убийц?
– Не убийц, а истину, – возразил я. – Не выгораживаю, а ищу. А что, по-вашему, должен делать защитник?
– Все слова, слова, слова… – Он грустно покачал головой. – Ну, хоть маленькое-то сомнение у вас есть? Хоть на минутку вы можете допустить, что эти звери – убийцы?
Я уже не мог допустить это даже и на минутку, но осторожность взяла верх.
– Сомнение остается всегда. – Я, кажется, тоже заговорил приевшимся юридическим сленгом. – Оно верный путь к отысканию истины.
– И ваша совесть будет чиста, если люди, в чьей невиновности вы убеждены не до конца, останутся на свободе?
– Ну, а ваша будет чиста, если люди, чья виновность не доказана абсолютно, окажутся за решеткой? А один из них даже расстрелян?
Кажется, он задумался. Неужели эта простейшая мысль к нему раньше не приходила?
– Но ведь должен же кто-то ответить за смерть моего мальчика!
В его голосе звучали слезы, их искренность сомнения не вызывала. Чем мог я его утешить? Как быть в трагической ситуации, где каждый по-своему прав?..
– За несчастный случай кто может ответить?
Новая экспертиза подтвердила наши догадки. Оказалось, те изменения в легких, о которых шла речь, бывают и при повреждении костей черепа и вещества мозга. Замкнулось последнее звено в цепи рассуждений, которые имели целью только одно: доказать, что вина Кисляковых не доказана и что, значит, осудить их нельзя.
Когда до их освобождения оставались считанные недели, пришла ко мне Тоня, которая за эти месяцы стала частым гостем у нас в консультации. Я смотрел на Тоню, и так мне стало обидно за то, что ее ждет!
– Слушайте, Тоня, – напрямую сказал я, сам удивляясь своей жестокости, – а ведь Николай к вам все равно не вернется.
Я боялся ранить ее, но хотелось расставить все на свои места, чтобы она не жила напрасной надеждой.
– Знаю, – спокойно сказала Тоня. – Это дело решенное. Окончательно. Да и что теперь говорить?! Выхожу замуж. Сыграем свадьбу и уедем. Насовсем. Жить рядом с Колькой не будем. И дружить домами не будем тоже.
– Счастливый путь, – сказал я. – Счастливый вам путь, коллега. Спасибо за помощь. Без вас я бы, наверно, не справился. Поступайте на юридический, такие, как вы, юстиции пригодятся. Поступайте, правда, я не смеюсь.
Я-то не смеялся, а вот она улыбнулась:
– Что вы! Куда уж теперь? Поздно! Буду растить детей.
Петушок
Поразительным образом адвокатская судьба