не оторвана, а именно отрезана – трудились долго, время от времени обтирая от крови длинный и узкий кремнёвый нож, под медленно струящуюся из магнитофона тёмную мелодию. Кровь, надо полагать, стекала в подставленный тазик, часом позже её используют всю, до последней капли, пойдёт на Эликсир…
Видно, голова валялась тут уже давно, дня три, не меньше. Только сейчас я ощутил удушливый смрад, волнами исходящий от того, что осталось от собаки. Когда-то это было доберманом.
В общем, мне не впервой такое видеть. Почерк Рыцарей Тьмы всюду одинаков, и, как наставительно говорит Куратор, пора бы привыкнуть. Проза нашей незаметной работы – вонючая, тупо глядящая из ромашек безжизненными глазами.
И тем не менее что-то здесь было не так. Жизни в голове давно не осталось, но я чуял – передо мной нечто большее, чем разлагающийся кусок мяса. Не жизнь, но какая-то странная дымка вилась вокруг неё, смутное, едва уловимое присутствие.
Я инстинктивно отступил на шаг и потянул с плеча автомат. Хотя толку с того… Рыцарей здесь уже и след простыл, они сейчас в городе, ездят в автобусах, сидят в конторах, выстаивают очередь за пивом. А здесь – в траве и цветочках мёртвая голова, неутомимые мухи облепили вздувшийся язык, ползают в ноздрях, и гудят, гудят, словно соревнуются с линией электропередачи.
Солнце равнодушно поливало землю июльским жаром, ему не было никакого дела ни до замученной собаки, ни до Рыцарей, ни до растерянного курсанта в потном камуфляже, сжимающего совершенно бесполезный здесь автомат. И я, этот самый незадачливый курсант, обманутый солнечным спокойствием, даже не сразу понял, что случилось. А потом меня как током долбануло.
Собачья голова резко дёрнулась, повернула в мою сторону гнойно-жёлтые глаза, острые иглы-зрачки уставились мне в лицо. Пасть медленно закрылась, потом раззявилась снова, послышалось нехорошее бульканье, и тут я осознал, что оттуда, из тёмной гнилой дыры, доносятся слова. Тяжёлые, странные слова, я слышал их, они были знакомы, но я ничего не мог разобрать, мышцы все одеревянели, ноги сделались ватными, я сам не понимал, почему до сих пор удерживаю равновесие, почему не завалился носом в горячую траву, и мысли все куда-то делись, в мозгах было пусто, и только часто-частно билась на виске тоненькая упрямая жилка.
А потом я вдруг сразу, безо всякого перехода понял, что за слова выдавливаются из чёрной пасти.
– Если не мало, то всё. Если не мало, то всё. Если не мало…
…Прочь, куда угодно, но только не здесь, не рядом с шевелящимся куском того, что раньше было собакой, а теперь стало… Нет, я даже мысленно не мог произнести это слово, хотя и знал его.
Резкая волна подхватила меня, на мгновенье дёрнулся горизонт, солнце расплылось мрачным, в полнеба, рыжим костром, а я вдруг оказался на рельсах, в сотне шагов от той головы, а навстречу, с юга, уже надвигалась гремящая электричка, приближалась короткая, сизо-чёрная полоска тени.
Солнце – уже не расплескавшееся по небу гудящее пламя, а привычное, маленькое – слепило глаза, но не было и мысли отвернуться,