1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским
о Боге и пустяках. Русское слово стало поступком: Чаадаев и Герцен
– Я редко касаюсь случившегося на Руси до XIX века. Но обрати внимание на особенности русской истории, известные, однако выпавшие из поля зрения. Например, такая: современный англичанин читает Шекспира без словаря, как итальянец читает Данте. А у нас и Радищева[20] человек читает с трудом, нуждаясь почти в переводе. Тот церковнославянский литературный язык, на котором писал и, соответственно, думал XVIII век, – это другой русский язык. Современному читателю он малодоступен. Русская речевая жизнь, речевое существование для нас начинается с конца XVIII века, а XIX век – это уже наши современники.
– Так изменились жизненные понятия?
– Язык изменился! Спазматически быстро, с исключительной быстротой прошли изменения всей фактуры языка. Простонародная речь потеснила высокий штиль, и деление на высокое и низкое стало уходить. Соответственно раздвинулись рамки языка. Язык, созданный Пушкиным и в пушкинское время, вмещал в себя неизмеримо больше содержания в разных проявлениях, чем язык XVIII века. Целая языковая революция, без понимания которой русской истории не понять.
Шел процесс такого видоизменения русского языка, чтобы он смог точно выражать наблюдения и вместе с тем открылся для философского мышления. Все совершилось в считаные десятилетия XIX века, в малом промежутке от Чаадаева[21] до Герцена[22]. Чаадаев писал только по-французски, а в Герцене, космополитичном от рождения, процесс индивидуально завершился. Он пишет уже по-русски, сделав русский язык способным передавать философские нюансы. Тургенев[23] говорил Герцену: ты гениально безграмотен! Герцен произвел такие перестановки в структуре русского языка, которые, нарушая грамматические каноны, сделали возможным стремительный ход постигающей мысли, богатой оттенками.
– То есть, когда писал Чаадаев, русский язык был негоден для отвлеченного мышления?
– Ему нужно было проделать работу над собой. Пушкин сделал русский язык способным вмещать разные содержания в одном тексте, свободно переходя от будничного сюжета к истории. Чаадаев писал Пушкину: пишите по-русски, мой друг, – вам это можно! Например, письма Пушкина жене. Пока Наталья Николаевна была невестой, Пушкин писал ей по-французски, но жене он пишет только по-русски. Переписка Пушкина с женой – чудо свободы речи, нестесненно переходящей от буднично житейского и интимного к движениям мысли.
За ними придут новые люди, бурный период закончится, и речь пойдет чаще о содержании, чем о форме. Но для отцов русской языковой революции гигантски значима форма! Я как-то внимательно читал «Былое и думы»[24], академическое издание, глядя в комментарий, и обратил внимание, что цитаты Герцена все неточны. Притом известна его гигантская память – тут итальянское слово, там французское, немецкое, русский стих… не будет же он всякий раз лезть на книжную полку и сверять цитату?