полная надежды, унося с собой пузырек с бесценной тибетской настойкой – зеленый чай и вода из-под крана. Марго потягивается. Обводит взглядом бедноватую обстановку, задерживается на задернутом черными шторами окне. «Что?» – спрашивает громко в пространство. С утра ей муторно. И губы сохнут. Она перебрала все возможные причины слабой скулящей боли в затылке, предвестницы неприятностей. Все чисто. Шестое чувство, боковое зрение, интуиция, инстинкт – все молчит, а боль в затылке настойчиво предупреждает. О чем? И губы сохнут неспроста…
Марго не только умна, но и образованна. Десять лет назад она почти окончила философский факультет педагогического университета. Несмотря на бурную юность. Окончила, не окончила, а диплом получила. Иногда рассуждает с клиентками о смысле жизни. Если попадается не совсем уж безнадежная. Но таких мало. Все больше ходят простецкие, обиженные да битые жизнью, которым кажется, что настойка тибетских трав сработает. Да и откуда взяться другим в их спальном районе? Марго уговаривает себя, что нужно пересидеть, зарыться в ил, прижать ушки. Пока все не уляжется. Пока не уляжется. Если уляжется…
А иногда, лежа без сна в чужой постели, в затрапезной бедной спальне, в дешевой квартире, снятой расчетливо и экономно, она думала: «К черту!» Этот не оставит ее в покое, найдет! Дьявол, сатана, выродок… Может, окончить все разом, смыть грех… Но желание жить было таким сильным, надежда внутри билась таким мощным родником, что она всякий раз говорила себе – успею. Туда я всегда успею. Живой он меня все равно не получит. Это было утешением – живой он ее не получит! Этого она и держалась…
Марго подходит к окну, отодвигает штору. Черный джип внизу резко тормозит у подъезда. Другой, словно невзначай, перекрывает выезд со двора. Марго отшатывается, словно ее ударили. Тонкое острое сверло ввинчивается в затылок. Вот оно! Она распахивает дверцу буфета, хватает с верхней полки заранее приготовленный сверток с деньгами. В прихожей сдергивает с вешалки плащ, сбрасывает домашние туфли. Опираясь рукой о стенку, всовывает ноги в сапоги, рвет молнию застежки. Неслышно открывает дверь, выскальзывает на лестничную площадку и, перескакивая через две-три ступеньки, мчится наверх.
Из всхлипывающего разболтанного лифта выскакивают трое странных людей – в черной одежде, с лицами, закрытыми масками, с автоматами. В высоких шнурованных ботинках. Еще трое неслышно поднимаются снизу. Они собираются у двери. Один из них поднимает руку, делая знак остальным. С пятого этажа, шаркая больными ногами, спускается старуха. Люди в черном резко оборачиваются. Старуха испуганно замирает, распластываясь по стене.
Старший взмахивает рукой – проходи, мол, не задерживайся. И старуха послушно тащится вниз, бормоча что-то про лифт, которого не дождешься. Выйдя из подъезда, почти падает на лавочку. Сидит, сгорбленная, низко опустив голову, напоминая кучу тряпья. Двое у подъезда переглядываются. Испугалась бабка?
Звонок пронзительно дребезжит в пустой квартире. Один из боевиков, повинуясь