со шляпой хорошенькую девушку, и я заметил, что сборы у него лучше. Иногда его девушка пускала по кругу две шляпы. Если нет трюка – ты невидимка, а это нехорошо. Пару раз я договаривался с девчонкой, которую знал по «Кафе Чё?», – она работала там официанткой и была приятна глазу. Мы ходили из одного заведения в другое, я играл, а она собирала деньги – в смешной шляпке, сильно накрашенная, в кружевной блузке с низким вырезом. Под накидкой она выглядела чуть ли не голой от пояса и выше. Позже деньги мы с ней делили, но постоянно так работать было слишком муторно. Хотя когда она была со мной, я все равно зарабатывал больше, чем в одиночку.
А от прочих меня в то время сильнее всего отличал репертуар. Основа – солиднее, чем у остальных кофейных исполнителей, – у меня состояла из ядреных народных песен, подкрепленных беспрестанно громким бренчаньем. Я либо отгонял публику, либо народ тянулся поглядеть, что тут такое происходит. Третьего не дано. В тех местах водилось множество певцов и музыкантов получше, но по природе своей никто и близко не подходил к тому, что делал я. Народными песнями я исследовал Вселенную, они были картинками, а картинки ценились гораздо больше всего, что я мог бы сказать сам. Я постиг внутреннюю субстанцию того, как надо. Кусочки складывались легко. Мне ничего не стоило отбарабанить, например, «Тюрягу Коламбуса», «Пажити изобилия», «Брата в Корее» и «Если проиграю, дай мне проиграть»[9] спина к спине, точно это была одна песня. Большинство других исполнителей старались донести до слушателей себя, а не песню, мне же на это было наплевать. Для меня главное было – песня.
Днями в «Кафе Чё?» я ходить перестал. Вообще туда больше носа не казал. И с Фредди Нилом перестал видеться. Вместо этого я начал околачиваться в «Фольклорном центре» – цитадели американской народной музыки. Центр тоже располагался на Макдугал-стрит, между Бликер и 3-й. В маленькую лавку нужно было подняться по лестнице, внутри царило изящество старины. Будто древняя часовня, будто институт в обувной коробке. «Фольклорный центр» торговал всем и извещал обо всем, что имело отношение к народной музыке. В широком окне были выставлены инструменты и пластинки.
Однажды днем я поднялся по лестнице и зашел внутрь. Осмотрелся и познакомился с хозяином – Иззи Янгом. Молодой фольклорный энтузиаст старой школы, очень язвительный, в тяжелых роговых очках, он говорил на густом бруклинском диалекте, носил шерстяные брюки на тонком ремешке, рабочие башмаки, а галстук у него небрежно съезжал вбок. Голос его напоминал бульдозер, и как бы Иззи ни говорил, для крохотной комнаты выходило чересчур громко. Иззи постоянно бывал чем-то расстроен. Неряшливо добродушный человек, на самом деле – романтик. Для него народная музыка блистала, будто гора золота. Для меня – тоже. В «Центре» пересекались все дорожки фолка, какую ни назови, и там время от времени можно было увидеть настоящих упертых фолксингеров. Некоторым сюда приходила почта.
Янг иногда организовывал концерты неподдельных